Эти заметки не претендуют на хронологическую точность, они скорее дань памяти – человеку, с которым довелось общаться, работать вместе и с чьим уходом вокруг нас образовался вакуум. Я постоянно ощущаю влияние его личности и по сей день. 7 мая 2010 года, Евгению Ивановичу Игнатенко исполнилось бы 70 лет.

Прошло уже девять лет после той страшной автомобильной аварии. Накануне поездки, в четверг вечером 10 мая, Евгений Иванович зашел ко мне в кабинет, и мы договорились, что он поедет на Калининскую АЭС для подготовки оперативного штаба по достройке 3-го энергоблока. Штаб должен был состоятся в субботу 12 мая. Рано утром в пятницу он уже спешил в Удомлю. Туман, мокрый асфальт, на крутом вираже машина вылетела с трассы. Говорят, он не пристегнул ремни безопасности.

Я был близко знаком с Евгением Игнатенко – он жил азартно, без страховки, порой забывая о личной безопасности, да и крутых виражей в его биографии было в избытке.

Мы познакомились с Евгением Ивановичем в начале 1980-х, он был тогда начальником отдела НИОКР в ВПО "Союзатомэнерго" Минэнерго СССР. Курировал организацию и финансирование НИОКРов по атомной энергетике, обеспечивал хоздоговорной процесс с отраслевыми институтами, включая ВНИИАЭС, где я работал начальником лаборатории, а затем, после защиты докторской диссертации - начальником отдела. Надо сказать, его усилиями был организован определенный порядок в финансировании НИР и ОКР, например, стали обязательными одобрение тем научно-техническим советом и защита отчетов по НИР на институтских НТС. Причем эта защита была отнюдь не формальной. Сам Игнатенко в то время работал над повышением надёжности, безопасности и усовершенствованием систем АЭС. При его участии велась разработка новых проектов АЭС с реакторами ВВЭР-1000 и ВВЭР-640. Евгений Иванович проявил себя как умелый организатор НИОКРов по широкому кругу вопросов, связанных с эксплуатацией и развитием атомной энергетики. Это было неожиданно для вчерашнего заместителя главного инженера Кольской АЭС. Игнатенко обладал значительно более широким научным кругозором и организаторскими способностями.

Тут уместно вспомнить, что Евгений Иванович имел в активе непродолжительный, но яркий период работы в гатчинском филиале Физико-технического института имени А.Ф. Иоффе (ныне - Петербургский институт ядерной физики имени Б.П. Константинова). Именно Игнатенко институт решает направить на четырехмесячную стажировку в Швейцарию, в ЦЕРН, где он занимался исследованием стабильности ядер. Это привило ему вкус к научно-исследовательской работе. Но появилась семья и Евгений, чтобы обеспечить ее, уехал на Кольскую АЭС. Он ушел из научно-исследовательского института, но не из науки.

Кандидатом технических наук Игнатенко стал на Кольской АЭС, где сначала работал начальником физической лаборатории. Это было большой редкостью в те времена – серьезная научная работа, выполненная работником АЭС. Его приход совпал с предпусковой подготовкой и пуском 1-й очереди станции, он непосредственно участвовал в пуске первого и второго блока АЭС, а затем – в эксплуатации первых реакторов ВВЭР-440. Этот опыт позволил Игнатенко вскрыть огромный пласт проблем – научные основы эффективной и безопасной эксплуатации АЭС. Проблемы носили комплексный интегральный характер. Уже на Кольской станции Евгений Иванович создал свою научную школу, воспитал несколько учеников.

Одна из задач, решенных Е.И.Игнатенко – обоснование возможности и практическое обеспечение работы энергоблоков № 1,2 Кольской АЭС на мощности 107% от номинальной. Евгений Иванович серьезно занимался проблемой продления топливной кампании. Под его руководством удалось на одной загрузке увеличить работу реакторов Кольской АЭС на один год.

На основе этих исследований Евгений Иванович подготовил докторскую диссертацию. Это был серьезный объемный труд. А защита состоялась, когда он уже работал в Москве. Он попросил у меня совета по организации защиты. Я рад, что смог ему помочь, где делом, например, в подготовке автореферата, а где советом, т.к. сам недавно прошел эту процедуру. С этого времени началось наше более тесное взаимодействие. Игнатенко не был типичным «кабинетным» ученым, он являл собой гораздо более редкий тип ученого-организатора, практика, его научная база – огромный опыт пуска и эксплуатации энергоблоков АЭС, в первую очередь с реакторами ВВЭР. В этой области для меня являются бесспорными авторитетами Леонид Михайлович Воронин и Евгений Иванович Игнатенко – основоположники данного направления. Докторская степень Е.И.Игнатенко – результат собственного титанического труда. Если его сравнивать со мной, то у него не было ни отца-профессора, на брата доктора наук, потом – академика, поначалу не было даже квартиры в Москве или Ленинграде. Все зарабатывалось собственным горбом.

В следующее десятилетие организационная работа решительно взяла верх над научной деятельностью. Евгений Иванович внес существенный вклад в обеспечение строительства и пуска АЭС в нашей стране.
Напомню, что бурное развитие атомной энергетики проходило отнюдь не гладко: атом показал, что не прощает некомпетентности, ошибок и разгильдяйства. 27 января 1984 года на Запорожской АЭС произошел пожар на первом энергоблоке во время подготовки его к пуску. После самовозгорания одного из блоков реле огненный вал в течение 18 часов метался по 50-метровой кабельной шахте. Одной из причин пожара стало использование на АЭС горючей кабельной изоляции.

27 июня 1985 года. При «горячей обкатке» первого энергоблока Балаковской АЭС без загрузки топлива произошло ложное срабатывание клапана на трубопроводе высокого давления и 300-градусный пар стал поступать в помещение, где работали люди. Погибли 14 человек. Авария случилась из-за ошибочных действий персонала в пусковой суматохе.

Было ясно, что в отрасли нужно наводить порядок, нужен сильный независимый атомный надзор. Такой орган – Госатомнадзор – был создан, и он подчинялся непосредственно Правительству, как это было сделано в США сразу после аварии на АЭС Тримайлайленд в 1979г. К сожалению, в СССР с организацией такого надзора мы сильно опоздали. Сегодня подразделения бывшего Госатомнадзора РФ, которые вошли в Ростехнадзор, обладают значительно меньшими полномочиями и слабее, чем это было до реорганизации надзорных органов.

26 апреля 1986 года в считанные часы после аварии Е.И. Игнатенко одним из первых прилетел на Чернобыльскую АЭС. Руководство станции и ВПО «Союзатомэнерго» было деморализовано. Газета «Советская Россия» в мае 1986 года писала об Игнатенко: «Это он один из первых дал Правительственной комиссии техническую картину состояния разрушенного блока, оценил радиационную обстановку». За умение организовать работу и принимать решения на высоком профессиональном уровне заместитель Председателя Правительства СССР по ТЭКу Борис Евдокимович Щербина предложил Игнатенко организовать и возглавить ПО «Комбинат», в который вошла Чернобыльская АЭС и вся производственная инфраструктура, находящаяся внутри 30-км зоны. Там работал многотысячный коллектив, вахты сменяли друг друга. После завершения строительства «Саркофага» на 4-м блоке под руководством Игнатенко был организован пуск 1, 2 и 3 блоков ЧАЭС.

Вместо одного года, как это было договорено с Б.Е. Щербина, который вскоре был отправлен в отставку, Игнатенко проработал на ЧАЭС два года. Работа там не прошли бесследно для здоровья даже для такого сильного человека, каким был Евгений Иванович. Он говорил, что чувствовал затылком излучение выше 10 рентген в час. К концу второго года он поставил вопрос о возвращении в Москву. Как член КПСС перед отъездом он обратился в Киевский обком партии, чтобы сняться с учета. Но партийное руководство области не отпускало Игнатенко, и когда он все-таки уехал, объявило ему строгий выговор. Была инициирована большая статья в газете «Правда», в которой Игнатенко заклеймили, как покинувшего боевой пост и обвинили в нанесении большого материального ущерба. Хотя Евгений Иванович подготовил себе смену, согласовал свой отъезд с Москвой. Позже за работу по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Е.И.Игнатенко был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Думаю, что он заслужил большего.

Сразу по возвращению в Москву он был назначен и.о. начальника главного научно-технического управления недавно организованного Минатомэнергопрома. Мне запомнилась его необычное выступление на партхозактиве в НПО «Энергия» (ВНИИАЭС и ряд предприятий). На фоне рутинных самоотчетов Евгений Иванович говорил о своей ответственности и ответственности института по эксплуатации АЭС, который должен был предотвратить катастрофу, предусмотреть защиту реактора от неправильных действий персонала. Это меня поразило. Он поднял уровень обсуждения, хотя причины аварии были не только ошибки персонала, но и недостатки конструкции реактора, за которые отвечали НИКИЭТ и Курчатовский институт.

Врезалось в память и его выступление, по поводу 15-летия Чернобыльской аварии на кладбище в Митино, всего за две недели до своей гибели. Игнатенко сказал тогда: «Здесь лежат не жертвы, а бойцы. Когда случаются какие-то беды, именно бойцы идут наперекор всему и часто гибнут. Трусы в это время прячутся, а потом выползают и начинают рассказывать всем, что бойцы неправильно и не за то сражались».

Он знал, о чем говорил, ведь он сам был бойцом. А еще он был романтиком, все, за что он брался, забирало его полностью.

А второй энергоблок Балаковской АЭС, на который Игнатенко был назначен научным руководителем пуска до Чернобыльской аварии, пустили без него. Блок был выведен на минимальный контролируемый уровень 1 октября 1987 года, первый промышленный ток дал ровно через неделю, а в постоянную эксплуатацию принят Госкомиссией 17 октября. Строительство первой очереди Балаковской АЭС напоминало гигантский конвейер: работы велись на всех блоках сразу с поочередной сменой этапов работ. Выполнив свою задачу, бригады и техника переходили на следующий блок, а им на смену приходили другие специалисты. На Балаковской АЭС таким образом успели построить четыре энергоблока. Такая же схема была организована на Запорожской АЭС, где сегодня работает шесть энергоблоков.

Аварии, особенно Чернобыльская, расширили наши знания по вопросу безопасности, однако они же стали причиной неприятия атомной энергетики обществом. Одну за другой закрывали площадки строящихся АЭС. В России это: Татарская, Башкирская, Костромская, Ростовская, 3 и 4 блоки Калининской, 5 и 6 блоки Балаковской, 5 и 6 блоки Курской, 4 блок Смоленской. В Украине: Крымская, Ровенская 4 блок, Хмельницкая 2,3,4 блоки, Южно-Украинская 3 и 4 блок. Комиссия, в которую входили руководители топливно-энергетического комплекса страны и представители Академии наук СССР, останавливала строительство даже блоков высокой степени готовности. Через несколько лет бывший Председатель Правительства СССР Николай Иванович Рыжков рассказывал мне, что был поражен тем, что никто из руководства отрасли не попытался отстоять продолжение строительства АЭС. То было время коллективного помрачения рассудка, с одной стороны и паралича власти – с другой. К сожалению, в руководстве отрасли не оказалось личности масштаба Игнатенко, чтобы приостановить эту вакханалию.

Жертвами стали также и атомные станции теплоснабжения (АСТ). Была выполнена очень интересная инженерная разработка Горьковским АЭПом и ОКБМ им. Африкантова, реализация велась на двух площадках – двухблочные АСТ – в городе Горьком (теперь Нижнем Новгороде) и в Воронеже. Но сопротивление радиофобов и популистов, не желающих пользоваться «облученной» водой, помешало осуществлению этих проектов. Сейчас при существующей цене на газ они давно уже окупились бы. Игнатенко как личную потерю, воспринял остановку строительства Горьковской АСТ, на тот момент степень готовности первого блока которой составляла 95%.

Борис Немцов со своими соратниками, в число которых входил и нынешний глава «Росатома» С.Кириенко, заработали свой первый политический капитал под лозунгом «Долой Горьковскую АСТ!». А они ведь были научными сотрудниками и инженерами, не гуманитариями. Могли бы разобраться в сути проблемы. «Долой КПСС!» прозвучало позднее. Сейчас г-н Кириенко не менее убежденно выступает за повсеместное строительство АЭС по астрономическим ценам, причем и там где надо, и там, где не надо.

В то время меня откомандировали для защиты Татарской АЭС в Казань. Руководители республики слабо защищали АЭС. Помню море людей на площади перед Казанским университетом, доцентов в роли провокаторов, объясняющих собравшимся людям, что Татарская АЭС несет беду республике и строится в сейсмоопасной зоне. Директора строящейся Татарской АЭС Бориса Васильевича Антонова согнали с трибуны. Я тогда впервые встретился с Борисом Васильевичем. Я обязательно отдельно напишу воспоминания об этом незаурядном человеке и наших непростых с ним отношениях. В то бурное время судьба атомной энергетики решалась на митингах и площадях. Памятниками эпохи «сна разума» начала 1990-х стали лунные пейзажи в городах Агидель, Камские Поляны, Щёлкино и других местах.

Возвращение Игнатенко в Москву из зоны Чернобыльской АЭС было отнюдь не триумфальным. Послужной список и заслуги ликвидатора позволяли Игнатенко рассчитывать на пост не ниже замминистра (тогда уже был образован Минатомэнергопром). Но черная метка киевских партруководителей не позволила утвердить его ни в должности начальника главка, ни даже директора одного из НИИ. Эти должности были номенклатурой ЦК. Несмотря на все заслуги, ему был предложена должность замдиректора московского Атомэнергопроекта. Я помню его маленький кабинет напротив туалета. Удивительно, но Евгений Иванович не выглядел обделенным судьбой. Он был бодр, с увлечением рассказывал об установке и наладке американского вычислительного комплекса, предназначенного для автоматизации проектирования АЭС.

Минатомэнергопром, в отсутствие крупных научных и конструкторских организаций, а так же производственной базы оказался нежизнеспособным, и министр Луконин не боролся за свое министерство, был слишком лоялен к конкуренту - Минсредмашу. В 1990 году Минатомэнергопром был объединен с Минсредмашем и новое ведомство получило название Министерство по атомной энергии СССР.

В 1991 году развалился СССР, соответственно Минатом СССР превратился в Минатом РФ. Атомная отрасль, потрепанная волной постчернобыльской радиофобии, пережила очередной шок, на этот раз связанный с распадом тесных производственных связей между предприятиями отрасли, расположенными в различных республиках СССР.

 Сегодня можно только приветствовать усилия лидеров нашей страны в восстановлении этих связей с Украиной и Казахстаном.

В начале 1992 года Игнатенко предложил идею создания управляющей компании атомных станций с функциями хозяйствующего субъекта – государственный концерн «Росэнергоатом». Пригодился опыт организации и руководителя ПО «Комбинат». Он сам непосредственно занимался реализацией этой идеи: 7 сентября 1992 года Концерн был создан. «Росэнергоатом» стал выполнять функции эксплуатирующей организации со всей полнотой ответственности за безопасное и эффективное производство электроэнергии на АЭС на всех этапах их существования – от начала проектирования и строительства, до вывода из эксплуатации, а также за ущерб радиационного воздействия в соответствии с федеральным законодательством об использовании атомной энергии. Финансовый ресурс концерна складывался из 30-процентных отчислений с цены каждого киловаттчаса, выработанного всеми АЭС, кроме Ленинградской, которой на тот момент разрешили сохранить свою самостоятельность. Президентом концерна стал Эрик Николаевич Поздышев. Пост первого вице-президента занял Борис Васильевич Антонов, вице-президента – Евгений Иванович Игнатенко. Штат концерна насчитывал примерно двести-двести двадцать человек.

Виктор Никитович Михайлов, занимавший тогда пост министра, высоко ценил возможности Игнатенко, и с 1 января 1997 года была введена должность генерального директора Концерна, на которую и был назначен Евгений Иванович.

Весной 1997 года я получил от Игнатенко предложение создать и возглавить Технологический филиал Концерна, не оставляя руководство Электрогорского научно-исследовательского центра по безопасности АЭС. Это был очень полезный для меня опыт, позволивший войти в курс оперативной работы концерна. Планировалось создать Совет главных специалистов по разделам эксплуатации (РБМК, ВВЭР, водно-химический режим, электротехника, АСУ ТП, теплофизика, обращение с РАО и ОЯТ и т.д.). В Совет должны были войти главные конструктора, директора или их заместители ведущих институтов отрасли – высший экспертный уровень. Технологический филиал должен был обеспечить работу совета главных специалистов. По замыслу они должны были непосредственно вникать в проблемы Концерна как Центра, ответственного за безопасную и эффективную эксплуатацию и развития АЭС. Это было вполне логично, так как концерн выступал в роли Заказчика работ по отношению к институтам. Некоторые руководители, в т.ч. директор ВНИИАЭС А.А. Абагян, директор НИКИЭТ Е.О. Адамов и ряд других отнеслись к идее создания технологического филиала негативно, считали, что технологический филиал ослабляет прерогативу главных конструкторов и научных руководителей, сложившуюся в системе Минсредмаша. Я же был уверен что, в отсутствие на тот момент в Минатоме действенных НТС, сложилась бы более тесная связь с институтами, а совместная работа крупных специалистов и руководства «Росэнергоатома» обогатила бы тех и других. Нечто похожее сейчас реализовано в Минздраве, где высший экспертный орган состоит из академиков, директоров институтов – главных специалистов по различным разделам медицины. К сожалению, у них сегодня недостаточный уровень полномочий.

Я начал вникать в дела Концерна. Игнатенко намеревался проводить заказы отраслевым институтам через Технологический филиал. Но ситуация в руководстве Минатома изменилась. В марте 1998 года Министром был назначен Е.О. Адамов, он предложил мне стать его заместителем по атомной энергетике. Первым, кому я рассказал о предложении Адамова, был Игнатенко. Он по-доброму одобрил это решение. Формально я стал его начальником, но мое отношение к нему, как к старшему и более опытному товарищу не изменилось. Собственно настоящим замминистра я почувствовал себя лишь спустя 2,5 года, через мучительное понимание того, что в ежедневном цейтноте упускаю что-то важное и не могу выстроить приоритеты. Я пришел к осознанию степени ответственности поста замминистра только осенью 2000 года и это под руководством такого выдающегося министра, как Е.О.Адамов и членов всей его команды. Но не могу не отметить и роли Игнатенко в этом становлении.

И сегодня я уверен, что Совет главных специалистов – это правильная идея. Собственно Адамов решил те же задачи иным способом, подняв роль НТС министерства и его секций, с возложением на них обязательного рассмотрения ключевых НИОКР и проектов, обеспечивающих как текущую деятельность, так и развитие отрасли. Без обсуждения на НТС эти вопросы не рассматривались на коллегии Министерства. К сожалению, сегодня уровень обсуждения на НТС существенно снизился, а главное – его решения не оказывают должного влияния на деятельность и развитие отрасли. Пример – глупости в Генсхеме размещения объектов электроэнергетики до 2020г., в Энергетической стратегии России до 2030г. а так же в целом ряде других проектов, о которых я неоднократно писал.

Во второй половине 1990-х заработную плату на АЭС частично выплачивали товарами повседневного спроса и даже продуктами питания. За реализованную электроэнергию тогда мы получали всего-то несколько процентов «живых» денег. И надо было уметь выстраивать такие финансовые схемы, чтобы и зарплату платить, и ремонты блоков проводить, и организовывать безопасную эксплуатацию АЭС. Расчеты за произведенную электроэнергию АЭС, в которых сидели и затраты Концерна, производились в форме взаимозачета и бартера. Думаю, Игнатенко до конца не понимал сложных финансовых схем и не мог обеспечить жесткий контроль за бартерными схемами и взаимными расчетами, и вообще он был очень доверчивым человеком. Возле него появились «жучки», авантюристы, привлеченные запахом больших денег. Как только Адамов стал министром, он сразу стал разбираться с этим и несколько раз предупреждал Игнатенко о непрозрачности расчетных схем и опасности высокой долговой нагрузки Концерна. На этой почве возникли предпосылки для последующих событий. Адамов сместил Игнатенко с должности генерального директора Концерна.

Злые языки утверждали, что был еще дополнительный мотив. При очередной смене Правительства коммунисты предлагали кандидатуру Игнатенко на пост главы Минатома. Думаю, что это маловероятно, учитывая масштаб личности Адамова.

14 октября 1998 года вышел приказ, которым Леонид Меламед был назначен исполнительным директором Концерна "Росэнергоатом", а Игнатенко освобожден от обязанностей генерального директора и назначен первым заместителем. Надо отметить, Меламед оказался блестящим экономистом, и за короткое время навел порядок в запутанных финансовых делах Концерна.

Игнатенко, орденоносец и заслуженный энергетик, оказался не у дел – без внятных полномочий и обязанностей. Вокруг него образовалась пустота – это ощущение знакомо всем, кому приходилось спускаться вниз по лестнице, ведущей вверх. У Евгения Ивановича погасли глаза, я впервые видел его таким подавленным. Я делал все возможное, чтобы его поддержать, старался публично оказывать ему знаки уважения.

В один из дней весной 1999 года ко мне в кабинет пришли Леонид Меламед и Александр Полушкин с предложением собрать ресурсы (включая кредитование Минатомом «живыми» деньгами из средств ВОУ-НОУ) и за два года достроить первый блок Ростовской АЭС. Мы с Меламедом пошли к Адамову с этим предложением. После некоторых раздумий Евгений Олегович дал добро. По рекомендации Меламеда руководителем достройки этого блока был назначен А.К. Полушкин. Мы стали ежемесячно летать туда на оперативные штабы. Адамов не воспринимал мои просьбы в отношении Игнатенко. Поэтому, в одной из наших поездок я попросил Виктора Васильевича Кудрявого, тогда – замминистра энергетики, ходатайствовать перед Адамовым об участии Игнатенко в пуске первого блока Ростовской АЭС. Адамов согласился, и был подписан приказ о командировании Игнатенко на Ростовскую АЭС с соответствующими полномочиями. Я снова увидел ожившие глаза Евгения Ивановича: он был в родной стихии. Он буквально дневал и ночевал на станции, знал в лицо, по именам всех начальников цехов, ведущих специалистов и многих оперативных работников, активно участвовал в совещаниях генподрядчика, монтажников, наладчиков, эксплуатационников.

В 2001 году в момент физпуска первого блока Ростовской АЭС Е.И.Игнатенко сказал: «С этого момента атомная «пауза» в России завершилась. Атомная энергетика, как птица Феникс, начинает возрождаться после почти десятилетнего периода застоя. Я рад вдвойне, потому что это чудо, это событие произошло на моей малой родине, на Донской земле».

В то время я уже привлек его к работам по достройке третьего блока Калининской АЭС. 30 марта 2001 года был смещен с должности Е.О.Адамов. Игнатенко, узнав об этом, сказал мне: «Булат, это очень, очень плохо для отрасли и для всех нас». В тот момент я еще до конца не осознавал, насколько он был прав. Уже осенью того года, я стал понимать, какую надежную опору потерял в лице отправленного в отставку Адамова, и так рано ушедшего Игнатенко.

Адамов и Игнатенко формировали меня как руководителя, были мне советчиками и защитой.

После 15 лет знакомства мы с Игнатенко перешли на «ты». За год до трагедии, 7 мая 2000г. я был у него на 60-летии. Там познакомился с его дружной, многочисленной семьей, друзьями (с его супругой Ниной Михайловной я был знаком ранее по совместной работе во ВНИИАЭС). Было много коллег из Концерна, но не было руководителей. Очень теплая, располагающая обстановка. Было видно, какой любовью пользовался Евгений Иванович среди близких, друзей и коллег. И это, наверное, главные вечные ценности …

Он многое бы мог еще сделать, но жаль, что так рано ушел. Всего 61 год жизни. Иногда я задаю себе вопрос: принял бы он стиль работы сегодняшних руководителей атомной отрасли? Уверен, что нет. Он не умел прогибаться.

Хотелось бы, чтобы мои воспоминания были дополнены теми, кто, как и я, вспоминает Евгения Ивановича с теплотой и благодарностью. Он был из числа тех, на чьих плечах строилась и развивалась наша отрасль, наша страна. Он оставил о себе добрую память.

Булат Нигматулин
7 мая 2010г.