proatom.ru - сайт агентства ПРоАтом
Журналы Атомная стратегия 2024 год
  Агентство  ПРоАтом. 27 лет с атомной отраслью!              
Навигация
· Главная
· Все темы сайта
· Каталог поставщиков
· Контакты
· Наш архив
· Обратная связь
· Опросы
· Поиск по сайту
· Продукты и расценки
· Самое популярное
· Ссылки
· Форум
Журнал
Журнал Атомная стратегия
Подписка на электронную версию
Журнал Атомная стратегия
Атомные Блоги





PRo IT
Подписка
Подписку остановить невозможно! Подробнее...
Задать вопрос
Наши партнеры
PRo-движение
АНОНС

Вышла в свет книга Б.И.Нигматулина и В.А.Пивоварова «Реакторы с тяжелым жидкометаллическим теплоносителем. История трагедии и фарса». Подробнее 
PRo Погоду

Сотрудничество
Редакция приглашает региональных представителей журнала «Атомная стратегия»
и сайта proatom.ru.
E-mail: pr@proatom.ru Савичев Владимир.
Время и Судьбы

[24/01/2011]     Симметричный ответ

Россия возвращается в большую науку, становясь полноправным участником международных мегапроектов. Один из них — ускоритель антипротонов и тяжелых ионов — возглавил член-корреспондент РАН Борис Шарков Казалось, после окончания холодной войны человечество потеряло интерес к большой физике, которую в значительной мере связывали с военными проблемами. А в России было просто не до нее. Но времена меняются. Человечество возвращается в большую науку. Запущен Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе, ведется строительство токамака в Кадараше (проект ИТЭР), начат проект «Лазер на свободных электронах — X-FEL» в Гамбурге, готовится проект по сверхмощным лазерам.




Возвращается в большую физику и Россия. Крупные научные проекты в силу своей всевозрастающей сложности и дороговизны все чаще становятся международными, и Россия в них принимает активное участие теперь не только интеллектуально, но и материально. В результате отечественные ученые и инженеры играют видную роль в управляющих и в научных структурах этих проектов.

В октябре прошедшего года в Висбадене девять государств, включая Россию, подписали конвенцию о создании нового ускорительного центра FAIR (Facility for Antiproton and Ion Research in Europe), который будет построен в немецком Дармштадте. Всего же в проекте предполагается участие шестнадцати государств. Пост научного директора и председателя совета директоров Общества с ограниченной ответственностью FAIR GmbH, управляющей компании проекта, занял член-корреспондент РАН, заместитель директора по научной работе Института теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ) Борис Шарков.

— Почему потребовался проект FAIR? Чем он по своим задачам отличается от Большого адронного коллайдера?

— Большой адронный коллайдер — это установка, которая нацелена на изучение физики элементарных частиц, физики высоких энергий с вполне конкретной, я бы сказал, яркой целью — открытие бозона Хиггса. Но существует огромный раздел науки, исследующий частицы с более низкими энергиями, но с большими массами. То есть тяжелые ионы. В первую очередь это квантовая электродинамика, релятивистская ядерная физика и изучение плотной барионной материи и кварк-глюонной плазмы. Я бы сформулировал это так: создание и изучение звездной материи в лаборатории. Дело в том, что при столкновении тяжелых частиц возникает удивительное состояние материи, которое реализуется только в звездах. И у нас появляется возможность изучать это состояние, с огромной статистикой, с огромными потоками данных, создавая параметры вещества, которые реализуются в нейтронных звездах, при взрывах сверхновых и так далее.

Наконец, это антипротонная физика и связанная с ней проблема симметрии нашей Вселенной. Вы знаете, что если бы после Большого взрыва была бы полная симметрия между материей и антиматерией, то все бы частицы антивещества и вещества аннигилировали? Но мы сделаны из вещества, и, следовательно, вся Вселенная возникла в результате какой-то маленькой асимметрии в реакциях и в природе. Почему так произошло, очень волнует умы физиков.

Кроме того, предполагается решение многих важных прикладных задач, например в биомедицине и материаловедении, которыми в ЦЕРНе не занимаются.

— Но ведь и на коллайдере в ЦЕРНе предполагается проведение экспериментов с тяжелыми ионами. Чем они отличаются от экспериментов с тяжелыми ионами на FAIR?

— Не столько отличаются, сколько дополняют друг друга. Они работают при высоких температурах, то есть больших скоростях и малых интенсивностях, соответственно, малых плотностях. Мы — при больших плотностях и более низких температурах. У нас светимость пучков будет раз в сто больше, чем там. В результате получаются совершенно разные физические эффекты. Если вы сталкиваете два ядра с большими энергиями и скоростями, то они пролетают друг через друга и почти не взаимодействуют, слишком маленькое время взаимодействия. А при меньших энергиях они сталкиваются. При этом рождается кварк-глюонная плазма. Вы ее можете зарегистрировать. Для ее получения существует вполне четко обозначенный оптимум энергии сталкивающихся частиц. И этот оптимум лежит как раз в области энергии нашего ускорителя.

— Почему проект FAIR создается именно в Германии и именно в Дармштадте?

— Германия располагает уже 40 лет самым большим ускорительным центром на тяжелых ионах. Это ускорительный комплекс GSI в Дармштадте. Именно поэтому здесь создается и новый ускоритель. Есть опыт, есть кадры. Предложение по созданию проекта FAIR было сформулировано в 2003 году, в 2006-м вышел так называемый базово-технический доклад, который можно назвать научно-техническим заданием на его строительство. В его разработке принимало участие около трех тысяч ученых и инженеров из 47 стран.

То, что будет построено, в шесть раз больше ускорителя GSI. Его основу составят два синхротронных сверхпроводящих кольца, которые будут под землей в одном тоннеле, и целый букет накопительных колец, которые формируют пучки по параметрам, необходимым для экспериментов. Общая длина ускорителя где-то четыре-пять километров. И еще столько же приблизительно линий транспортировки пучков на эксперименты. Этот проект аккумулирует в себе новейшие мировые достижения ускорительных технологий, которые позволят получить очень высокое качество пучков.

— А что значит «качество пучков»?

— Качество — это прежде всего интенсивность и светимость пучка. То есть это способность сформировать очень короткие и прецизионно сфокусированные пучки.

— Пучки чего?

— Пучки всех тяжелых ионов из таблицы Менделеева, до урана включительно, пучки протонов и антипротонов. И это будет в сто раз более интенсивный ускоритель антипротонов в мире, чем все имеющиеся в настоящее время.

Какие практические результаты вы рассчитываете получить на этом ускорителе?

— Эта лаборатория будет базовой лабораторией Европейского космического агентства. Известно, что все миссии в космосе с участием людей ограничены по времени из-за воздействия космического излучения на человека. И в нашем проекте предполагается изучать не просто биологический отклик на воздействие космического излучения, а воздействие на молекулярном уровне, на генетическом уровне, на уровне изменений структуры ДНК. Кроме медицины это пока еще экзотические исследования, связанные с тяжелоионной нанотехнологией: новые материалы, новые структуры, которые могут быть получены в результате облучения различных материалов тяжелыми ионами. И третье практическое приложение — это сверхинтенсивные, рекордно интенсивные пучки тяжелых ионов, которые при фокусировании на вещество и при торможении в объеме вещества создают в нем плотную неидеальную плазму, то есть вещество твердотельной плотности, но с колоссальными температурами. И именно это интересует нашу ядерную отрасль. Ибо там многие материалы в различных реакторах, в системах специального назначения находятся под потоками ионизирующих излучений. Необходимо знать, как себя ведут материалы в таком состоянии. Есть целая область параметров по плотности температуры сверхплотного вещества, которое называется неидеальной плазмой и которое очень слабо исследовано. А там материалы демонстрируют очень интересные свойства, на что обратили внимание еще академики Зельдович и Сахаров.

— Что дает участие в этом проекте России?

— Я недавно был в Барселоне на европейском совещании, где обсуждалась так называемая дорожная карта развития европейской научной инфраструктуры. И в ходе дискуссии ее участниками была сформулирована миссия фундаментальной науки, которая состоит в том, что она наряду с получением новых фундаментальных знаний является локомотивом развития новых технологий. Ведь при создании таких установок требуются новые материалы с принципиально новыми свойствами, новые, в том числе информационные, технологии. Ведь на FAIR поток данных будет превосходить церновские как минимум в 20 раз. Просто из-за того, что у нас частиц и событий гораздо больше. А нам еще надо наладить передачу этого информационного потока в Россию. Это потребует создания информационных технологий совершенно нового уровня.

Сейчас мы сами не строим установки такого класса. Большинство проектов такого уровня становятся международными. Отказаться от участия в них — значит остаться на периферии современной науки и техники.

В 2008 году мы создали исследовательский центр FAIR в России, который является интерфейсом между всеми российскими участниками этого проекта — ИТЭФом, Академией наук, «Росатомом», всеми университетами — и Германией. Финансируется он в пропорции пятьдесят на пятьдесят «Росатомом» и Обществом Гельмгольца — это немецкий аналог, я бы сказал, сразу и Академии наук, и Курчатовского центра. Для этого центра мы отобрали с помощью международной отборочной комиссии 32 стипендиата во всех тех лабораториях, которые участвуют в проекте. Это наши отечественные дипломники, аспиранты и постдоки, которые сидят в своих лабораториях и делают компоненты сверхпроводниковых магнитов, детекторы и много что еще для FAIR. Условие такое — они должны работать именно в России. То есть этот проект еще и способствует закреплению талантливой научной молодежи в стране.

— Почему выбрана такая необычная для российской науки схема управления всем проектом FAIR — общество с ограниченной ответственностью?

— С самого начала было решено, что это будет институт в рамках немецкого правового поля. А в Германии большинство научных организаций — институтов — существует в юридической форме обществ с ограниченной ответственностью, собственниками которых являются, как правило, федеральное и земельное правительства. Но, конечно, никакой коммерции здесь нет. Просто так принято. В нашем случае бундестаг принял решение, что они выделят 75 процентов от стоимости проекта только при условии, что остальные 25 процентов выделят другие страны — участницы проекта. Создали общество, и вклад каждой из стран в проект оценивается в виде пакета акций. Сколько кто вложил, тот столько голосов в собрании акционеров и имеет. Сначала с Россией шли переговоры о пяти процентах. Ученые были довольны и этим, чтобы просто вступительный билет купить. Но политики сказали, раз у нас с Германией стратегическое партнерство, тогда не меньше 15 процентов. А сегодня реально получается более 17 процентов. Россия вторая по вкладу после Германии страна в проекте.

— Но ведь у нас в Дубне тоже будет строиться ускорительный комплекс «Ника», который по своим характеристикам ничем не хуже. Мы не конкурируем здесь с собственными проектами?

— Покойный директор дубнинского центра академик Алексей Сисакян, который был большим моим другом, вначале очень опасался, что будет конкурентная борьба между FAIR и проектом «Ника». Но я убедил его, что это два взаимодополняющих проекта. «Ника» — это коллайдер, то есть ускоритель, в котором сталкиваются пучки частиц, а FAIR будет работать на фиксированных мишенях. Кроме того, интенсивность и возможности по энергии в FAIR будут на поколение больше. И я сейчас возглавляю экспертный совет по созданию машины в Дубне, будучи научным руководителем в FAIR.

Более того, Дубна — участник проекта FAIR. Там оказались весьма востребованы дубнинские разработки по сверхпроводящему магниту для синхротрона. Ускоритель FAIR создается на основе магнитов, разработанных в Дубне. И это один из больших рабочих пакетов российского участия. Мы сейчас создаем инфраструктуру по созданию этих магнитов в Дубне, в том числе за счет российского вклада в FAIR. И профит от этого будет иметь и проект «Ника», поскольку там те же самые магниты, что и в FAIR.

Когда в 2008-м Россия и Германия подписали декларацию о вхождении России в FAIR, было оговорено условие, что 85 процентов средств, которые Россия вкладывает в проект, приходят обратно в Россию — в институты, которые участвуют в проекте, и в индустрию высоких технологий. И пример Дубны очень характерный. Наш Минфин переводит деньги в FAIR, а я как директор этого проекта заключаю контракты с Дубной, с Институтом Будкера в Новосибирске, с производствами, которые сверхпроводники делают. То есть деньги приходят обратно сюда. А поскольку Россия входит в число собственников этого проекта, она остается собственником всего того, что сделано. Идет реальная инвестиция российских денег в российские же институты и технологии. Это единственный пока международный проект, в котором использована такая схема.

Я уже сказал о необходимости обеспечить прохождение мощного потока экспериментальных данных из Германии в Россию. Мы решили, что, как и в ЦЕРНе, в FAIR будет станция, которая собирает всю информацию, так называемый «ТИР-ноль», она будет передавать информацию в страны-участницы. Станция создается на новейшем поколении суперкомпьютеров. А в странах-участницах будут расположены суперкомпьютеры следующей ступени — «ТИР-один», они станут распределять информацию уже непосредственно по институтам — участникам проекта, в которых будут стоять суперкомпьютеры следующей ступени «ТИР-два». «Росатомом» и Институтом Гельмгольца принято решение поставить «ТИР-один» в ИТЭФе, а уже «ТИР-два» будет в Академии наук, в Курчатовском центре, в других институтах. Возможно, и в Сколкове. Тем самым мы, если хотите, прорубаем окно в мир новейших информационных технологий.

— Как вы оказались во главе этого проекта?

— Честно говоря, вполне логично, ибо я лет двадцать назад приехал первый раз в Германию, в Дармштадт, и у нас началось тесное научное сотрудничество с GSI. В 90-е годы, когда здесь были очень тяжелые времена, ИТЭФ был одним из немногих институтов, куда ездили иностранцы на совместные эксперименты. И с самого начала я попал в рабочие группы по подготовке проекта FAIR, потом в члены научно-технического совета, который готовил предложения по науке для программы FAIR. Я варился в этом соку с самого начала становления проекта. И когда был объявлен международный конкурс на замещение должности директора, «Росатом» выдвинул меня. В конкурсе участвовало 12 человек, в финале было трое. И вот я выиграл.

Немалую роль сыграло то, что я к этому моменту уже имел за плечами опыт научной работы, имя в науке, что очень важно, и реализованный проект ускорителя-накопителя ИТЭФ-ТВН в нашем институте.

— Я как раз хотел спросить про этот проект.

— Это замечательный проект, мое детище. Он во многом спас экспериментальную базу института в самые тяжелые времена, когда все рушилось. И за время его выполнения мы умудрились сделать установку, которая вполне на европейском уровне. Это тоже синхротрон, который дает протоны и тяжелые ионы. Он похож на FAIR тематикой: ядерная физика, медицина, биология, и у нас очередь из желающих провести эксперименты.

Но проект FAIR — проект нового поколения ускорителей. Предыдущий этап — это «Ника», а еще более ранний — ТВН, который уже работает. Но если бы не было ТВН, не было бы нашего участия и в FAIR. Это ступеньки одной и той же лестницы.

— В свое время в Протвине в Институте физики высоких энергий предполагалось построить свой коллайдер по масштабу не меньше церновского. Там вырыт гигантский кольцевой туннель под землей, заготовлена часть магнитов. Этот проект еще актуален?

— Каждый научный проект развивается в таких координатах: научная ценность, время и стоимость. Научная ценность каждого проекта не бесконечна. Она достигает максимума, и дальше, если время тянуть, начинает падать. Потому что возникают новые идеи, новые технологии, новые научные задачи. Проект устаревает. Сейчас для УНК как такового поезд ушел — это очевидно. Там действительно есть туннель, на поддержание которого ежегодно тратится 20 миллионов рублей. Были разные идеи — выращивать там шампиньоны и еще что-то в таком духе. Я думаю, что он просто должен ждать новых идей.

Но если бы не было проекта УНК, не было бы развития тех самых технологий сверхпроводящих магнитов, которые востребованы теперь в FAIR. Это наши технологии, которые были разработаны в нашем отечестве, и они востребованы.

— Сколько стоит проект FAIR?

— Полная цена проекта до 2025 года вместе с эксплуатацией оценивается в три миллиарда евро. Конечно, это немного. Три миллиарда стоит половина атомной подводной лодки или мост через пролив, соединяющий Скандинавию с Данией. Миллиарды долларов получают в качестве бонусов банковские воротилы в Америке за месяц. Понимаете?

— В Институте прикладной физики в Нижнем Новгороде делают сверхмощные лазеры, которые, по мнению разработчиков, смогут заменить ускорители. Предсказывают появление ускорителей буквально на столе.

— Лазерное ускорение частиц — тема очень модная. Тема, которой обязательно надо заниматься, ИПФ на очень хорошем международном уровне в этом плане. Мы с ними только что подписали (я имею в виду FAIR) меморандум о сотрудничестве. Потому что в будущем возможно, что предускоритель для всей системы будет делаться на основе лазеров. Кроме того, там предусматривается изучение взаимодействия лазерного излучения и тяжелоионного пучка.

— А лазеры для FAIR в ИПФе будут делать?

— Такой лазер пока сделали немцы. На нем мы работаем в Дармштадте, что будет дальше — посмотрим, стройка FAIR будет длиться семь лет. В Ливерморе, в США, построили лазер, который стоил семь миллиардов долларов, так это два футбольных поля. Мы так не хотим, мы хотим, чтобы мощный лазер помещался на двух письменных столах. И в ИПФе занимаются ровно этим. В физике есть теорема, что произведение оптимизма на глубину понимания процесса есть константа. Но в начале исследовательского процесса оптимизм абсолютно необходим. Оптимистам принадлежит мир, как известно. А пессимисты в нем только зрители. Так что оптимизм сотрудников ИПФа абсолютно необходим. Это новейшая технология, новейшая физика.

— Россия участвует в нескольких крупных научных международных проектах. Вы, наверное, в курсе состояния проекта ITER — токамака в Кадараше?

— Я очень внимательно слежу за развитием этого проекта. Почему? Потому что там налепили столько ошибок, которые мне очень важно проанализировать, чтобы не повторять. Во-первых, произошло многократное удорожание проекта и затягивание сроков строительства. Во-вторых, там был очень, я бы сказал, политизированный менеджмент, который подбирался не по профессиональным, а по политическим соображениям. Скажем, генеральным директором был японский дипломат. И в исполнительную структуру подбирались не специалисты, а представители той или иной страны. Наконец, у них дико разбухли управленческие расходы. Сейчас там наводят порядок, но много времени упущено.

Мы уже сделали из этого выводы и в состав наших комитетов подбираем экспертов мирового класса независимо от страны, которую они представляют. Это самое важное. Иначе вы будете обслуживать только своих политиков, а дело будет стоять.

— Вы уже упомянули лазерную установку в Ливерморе, которая была создана в рамках реализации американского проекта лазерного термояда. Как у них идут дела и когда там можно ждать результатов?

— Два месяца назад руководитель этого проекта Эд Мозес был у нас в Германии, делал большой доклад. А потом мы вечером с ним ужинали, и я, естественно, все эти вопросы ему задал. Хотя надо понимать, что эта установка и весь проект реализуются в основном на деньги военного ведомства. И задачи там стоят в первую очередь, четко направленные на поддержание боеспособности ядерного арсенала США. На симулирование процессов в ядерных зарядах в лаборатории и на развитие мощных суперкомпьютеров.

Памятуя о той осечке, которая вышла с запуском Большого адронного коллайдера (вы помните, сначала его запустили, а через неделю он сломался), американцы решили делать очень осторожные шаги по наращиванию параметров мощности своей установки. Реально они собираются выйти на зажигание, то есть демонстрацию термоядерного взрыва в лаборатории, где-то в конце 2012 года. Получится быстрее — дай-то бог. Если они сумеют это сделать, то, конечно, это будет событием мирового значения и прорывом технологий по всем направлениям. У них там очень большие трудности, они этого не скрывают. Но они вкладывают серьезные средства, и мозги у них хорошие. Проект этот чисто американский. Кстати, в нашем проекте США — только наблюдатели и не вступают в него. Поддерживают своих ученых и группы, которые с нами сотрудничают, но официально к нам не входят.

— ИТЭФу недавно исполнилось 65 лет. Что сейчас кроме участия в международных проектах и вашего нового ускорителя происходит в его научной деятельности?

— ИТЭФ многие десятилетия был и остается действительно уникальным институтом именно по теоретической физике — это наша гордость, слава. Если вы возьмете все наши публикации, посмотрите их цитируемость, то основной, конечно, вклад будет от теоретической физики. Далее у нас есть целая плеяда очень мощных физических лабораторий, которые работают по физике высоких энергий, физике элементарных частиц. Третье направление нашей научной программы, которое я возглавлял до последнего времени, прежде чем взялся за FAIR, связано с ускорителями и с тяжелоионными программами. И наконец, то, что сейчас очень востребовано, — радиационное материаловедение.

— У вас же еще ведутся и медицинские исследования…

— ИТЭФ — самый крупный центр протонной и лучевой терапии в стране. Мы работаем уже лет, наверное, тридцать пять по этой тематике. Есть три кабины, где облучают разные локализации злокачественных образований. Около пяти тысяч больных пролечено. Результат — почти 95 процентов. Безнадежно больные пациенты приходят, два-три раза облучаются и выходят здоровыми.

— ИТЭФ, как и ряд других институтов, вошел в состав Национального Курчатовского центра, вокруг которого в научном сообществе возникла большая дискуссия. Часть академического сообщества считает, что создана закрытая и авторитарно управляемая структура, где непонятно, куда идут деньги.

— Идея научного центра по фундаментальной науке в своей основе правильная. В 2006 году в ИТЭФе (я тогда еще года не проработал в должности директора) прошло историческое совещание, в котором участвовали все директора профильных институтов Академии наук, ОИЯИ и «Росатома». И мы приняли решение разработать государственную программу по фундаментальной науке, которая бы объединила все наши институты. Программу мы представили в Министерство науки, где нам было сказано, что денег нет. А Михаил Валентинович Ковальчук сумел приделать к этой идее деньги. Что касается того, что прозрачная или непрозрачная структура, то у каждого свой стиль руководства, но сейчас у всех участников этого центра есть действительно шанс. Мы же все видим, в каком состоянии находились институты в Протвине, в Гатчине, наш ИТЭФ и так далее. В «Росатоме» открытым текстом нам говорят, что они не могут кормить эти институты. Академия нас не берет, потому что слишком большие затраты, у них тоже нет денег. Куда бедному крестьянину податься? А тут такой шанс.

— Но Ковальчук ведь хочет заниматься не только фундаментальной физикой, он предполагает заниматься в Курчатовском центре и биологией, и науками о мозге, и даже философией.

— Его планы я знаю, они в русле мировых тенденций. Посмотрите, скажем, на Германию. Ядерный центр в Карлсруэ, который был немецким аналогом Курчатовского института, сейчас перепрофилирован как раз на ту тематику, которую двигает Ковальчук: это и биология, и информационные вещи, и нанотехнологии. Дай бог, как говорится, чтобы и у нас все это получилось. Но меня-то, честно говоря, касается больше та часть программы научного центра, которая связана с фундаментальной наукой. А здесь я уверен, что какой мы ее все вместе сделаем, такой она и получится.    
      


 

 
Связанные ссылки
· Больше про Атомная наука
· Новость от Proatom


Самая читаемая статья: Атомная наука:
Интуиция в законе

Рейтинг статьи
Средняя оценка работы автора: 5
Ответов: 4


Проголосуйте, пожалуйста, за работу автора:

Отлично
Очень хорошо
Хорошо
Нормально
Плохо

опции

 Напечатать текущую страницу Напечатать текущую страницу

"Авторизация" | Создать Акаунт | 2 Комментарии | Поиск в дискуссии
Спасибо за проявленный интерес

Re: Симметричный ответ (Всего: 0)
от Гость на 25/01/2011
Ни в коем случае нельзя считать строительство токамака в Кадараше (проект ИТЭР) большой наукой и даже просто наукой. Чисто бюрократическая кампания без малейших шансов на успех. Впрочем, цель проекта определена настолько туманно, что всегда можно будет отчитаться об успехах. Велихов уже успел за этот проект получить премию "Глобальная энергия".  Миллион долларов между прочим.


[ Ответить на это ]


Re: Симметричный ответ (Всего: 0)
от Гость на 25/01/2011
Нда... симметричный ответ. Нищая страна без всяких перспектив на будущее отдельными действиями оторванных от реальности групп пытается показать свою великодержавность в науке. Без всяких системных подходов. Особенно это видно по авантюре под названием Сколково...


[ Ответить на это ]






Информационное агентство «ПРоАтом», Санкт-Петербург. Тел.:+7(921)9589004
E-mail: info@proatom.ru, Разрешение на перепечатку.
За содержание публикуемых в журнале информационных и рекламных материалов ответственность несут авторы. Редакция предоставляет возможность высказаться по существу, однако имеет свое представление о проблемах, которое не всегда совпадает с мнением авторов Открытие страницы: 0.06 секунды
Рейтинг@Mail.ru