В жизни всегда есть место фокусам
Дата: 26/12/2007
Тема: Время и судьбы


                       
«Независимая военное обозрение» пишет, ссылаясь на интервью первого заместителя министра обороны Республики Абхазия: «Ничего от СФТИ не осталось... Осталось несколько пенсионеров и радиоактивный могильник». Рассматриваю групповую фотографию отдела плазменных исследований, на которой преобладают молодые лица. Да и ее начальник, к.ф-м.н. Юрий Васильевич Матвеев выглядит бодрым и энергичным.



Он досконально знает историю своего института, пережил вместе с ним лихое военное время, остался здесь, когда Абхазию покидали сотрудники-славяне. Он хранит институтские реликвии, мог бы писать мемуары, но предпочитает заниматься физикой плазмы.

Мы идем по Синопской территории СФТИ. Административное здание и лабораторные помещения, в отличие от сотрудников, выглядят неважно. Это не удивляет, потому, что мы уже видели закопченный Дом Правительства с пустыми окнами. Следы войны даже в центре столицы отчетливо видны, а ведь прошло почти 15 лет после ее окончания. Впрочем, здесь буйная субтропическая зелень маскирует разрушения. Мой собеседник рассказывает:

- Да, средств на ремонт зданий у института нет, и некоторые лаборатории были выведены в другие помещения, которые обезлюдили после ухода значительной части сотрудников во время военных действий в 1992-93 г.г. В этом здании работал в конце 40-х, начале 50-х выдающийся немецкий физик – Макс Штеенбек. Здесь разрабатывались физические основы газоцентрифужного метода разделения изотопов урана. Этой проблемой здесь занимался еще один немец – Циппе. Известно, что на его имя получены патенты на газовую центрифугу, причем в тот период, когда он уже выехал из СССР в Германию. Так были запатентованы разработки, выполненные в Сухуми.

Подходим к зданию бывшей механической мастерской, где тоже работали немцы. К ним подтягивались сотрудники из российской оборонки, перенимали опыт. Люди, работавшие в СФТИ, резко выделялись из среды себе подобных. Говорят, что немцы привнесли высокую культуру: как производственную, так и культуру человеческого общения. Сложился некий неформальный стиль, были общие праздники, застолья, собрания, прогулки. Различие состояло в том, что к немцам были прикреплены т.н. «сопровождающие». По условиям послевоенного времени их, во-первых, нужно было охранять от темпераментных кавказцев, во-вторых, как носителей секретов.

Сейчас здесь одна из лабораторий – ионных источников. До войны было две больших лаборатории и ионные источники поставлялись в различные организации. Первый протонный источник работал в составе Дубнинского синхрофазотрона. Это было задолго до войны. Юрий Васильевич говорит о том, что было после:

- Война пощадила оборудование, но вымыла людей. На Синопской и Агудзерской площадках СФТИ иногда рвались снаряды, осколки залетали в здания, но ни один из них, слава Богу, не попал в синопский токамак, собранный перед самой войной. Вокруг все разбито, а установка – как елочная игрушка. На ней работали до 95 года, то есть еще два года после войны. Осуществляли ее физический и инженерно-технический пуск. Даже какие-то результаты начали получать. Но и людей становилось все меньше, да и содержание институтской кассы стремилось к нулю. И никаких перспектив, Москва теперь от нас далеко.

В первые два послевоенные года мы работали по грантам Сороса. Он откликнулся на нашу беду одним из первых. А самым первым был Е.П.Велихов. В конце сентября 1993 года закончилась война, а в ноябре сюда приехали курчатовцы с деньгами и продуктами. Они собрали деньги, часть из них реализовали в товары и продукты и привезли их нам. Приехал заместитель Велихова Бондарев и наш бывший сотрудник, начальник плазмофокусной лаборатории Курчатовского интститута Крауз Вячеслав Иванович. Потом небольшая помощь была оказана МЧС России. Были и еще несколько пожертвований от Международного Красного Креста, такими размерами, чтобы можно было прожить неделю – несколько булок хлеба, какое-то количество крупы, масло. А потом мы поплыли сами.

В начале 94-го от имени орденоносного коллектива СФТИ в высшие инстанции России было направлено обращение с просьбой о помощи специалистам, направляемым в течение нескольких десятилетий из России в Сухуми. Было получено разрешение МИДа РФ на работу с предприятиями и организациями России по договорам. Это было право на совместные работы и на выделение гуманитарной помощи, т.е. по существу, была оказана помощь по месту проживания. Реальная помощь пришла из Подольска, Обнинска. Министром Минатома тогда был Михайлов, человек могучий и справедливый. Он сказал, что сотрудники СФТИ не виноваты в том, что с ними произошло. И  обещал сделать для них все, что сможет.  Насколько действенной оказалась помощь?

- Постепенно мы начали заявлять о себе результатами. Наши «агенты влияния» в российских организациях – бывшие сотрудники СФТИ. Наше «лобби», на самом деле просто хорошие друзья. Повлиять существенно на нашу судьбу они в то тяжелое и для России время не могли. Поддерживали добрым словом. Но «капля камень точит», где-то о нас вспоминали, приглашали к участию в работе.

В период с 1955-го, т.е. после отъезда немцев, и до начала войны в Абхазии в СФТИ , входившим в научно-технологический комплекс Минсредмаша СССР, развивалось несколько научных и научно-технологических направлений. Одно из них физика плазмы применительно к проблеме управляемого термоядерного синтеза. В рамках этой проблемы велись работы по стеллараторной, токамачной, пинчевой программам, развивались плазменные ускорители, ускорители протонов и электронов. Большие ресурсы были привлечены к направлению «космические ядерно-энергетические установки» и др. Обеспечивалось приличное финансирование. И вдруг – распад Союза, война….. Мы стали инопланетянами на земле Апсны.

Мы, практически, ничего не получаем от правительства Абхазии, не просим, не надоедаем. Знаем – не получим. Время тяжелое. Но мы, включившись в работу по договорам с российскими предприятиями по прежним тематикам, приносим сюда приличные деньги, с которых идут отчисления в бюджет страны. Для местного рынка производим электронагреватели, чаесортировочные машины, минихлебопекарни, миниспиртзаводики и т.п. Этим и хороши: мы есть как налогоплательщики, но нас нет как участников дележа республиканского бюджета. В таком качестве и живем все послевоенное время – скоро 15 лет. СФТИ входит в Академию наук Абхазии, но этот статус тоже не приносит реальных денег.

Славянская часть сотрудников уходила из СФТИ постепенно на протяжении всех этих лет, очевидно, не видя для себя никаких перспектив. Их можно понять, ведь детей нужно ставить на ноги, для этого нужна зарплата. Рядом нет родни. Проблемы на границе. То, что могли платить здесь – это мало кого устраивало и сейчас не устраивает. Но какая-то часть осталась. Дети наши ушли, как-то прижились у родственников в России, постепенно встали на ноги и теперь нам помогают. Так вот и живем.

Вспомнилсяя старый и совсем несмешной анекдот о научных трудоголиках, заканчивающийся вопросом: «А плату с ученых за вход в институт брать не пробовали?» Дети физтеховцев приплачивают за вход.

Мы подходим к зданию, где раньше работали плазменные установки и импульсные электронные ускорители. Здесь они эволюционировали, одно поколение сменялось следующим. Результаты, полученные, например,  на плазмофокусной установке третьего поколения, позволили в конце 80-х годов сформулировать цели для установки четвертого поколения. Проект был утвержден термоядерным руководством, установка была собрана к 92-му году. Юрий Васильевич вспоминает этот тревожный предвоенный период:

- У нас в Абхазии волнения начались еще в 1989 году. Обстановка была неустойчивая, морально-давящая. В главном корпусе института была будочка, куда привозили хлеб. Утро начиналось с длинных очередей за хлебом. И в это время сооружалась установка четвертого поколения самоотверженным трудом полуголодных людей. К началу войны она была доведена до стадии инженерного пуска. За год войны, к счастью, ничего не разграбили, но поработали крысы. Через год мы стали охранять эту территорию сами, не имея денег.

У входа в главный корпус СФТИ лежат свирепого вида два каменных льва. Получается, что режимный объект целый год охраняли именно они. С дорогущим оборудованием, запасом делящихся материалов, пресловутым могильником, наконец. Все так и было?

- Да, просто повесили замки и ушли. Небольшая часть сотрудников перешла в малочисленную охрану проходных… Периодически проверяли, не поели ли крысы кабели, идущие от емкостных накопителей к нагрузке. Раскладывали отраву и уходили. А когда про нас вспомнили и стали подходить какие-то денежки, мы законсервировали большие установки, находящиеся на другой Синопской территории, за речкой. Законсервировали по-божески, не дали им режим доноров, а реально законсервировали. Они и сейчас целы, не растащены. Люди оттуда перешли к нам поднимать плазмофокусную установку. Начиная с 2002 года мы начали на ней полноценно работать, осуществлять физический пуск. К 2005 году получили первые результаты, которые опубликовали в журнале «Физика плазмы», доложили на Звенигородской Международной конференции по физике плазмы и управляемому синтезу. И сейчас готовим 2 статьи.

Мы начали включаться в жизнь научного сообщества, привлекаем к себе людей, с которыми работали раньше. Сейчас к нам приехал командировочный из Москвы, из НИИ электромеханики. Приезжают коллеги из Института ядерного синтеза РНЦ «Курчатовский интитут». Количество сотрудников увеличивается. Готовим новые рабочие места, в том числе для тех, кто к нам приезжает для совместных работ. В здании перекрыли крышу, остеклили окна, восстановили коммуникации, сделали душевые помещения, кабинеты для сотрудников. Осталось выполнить малярку. На это пока нет средств.

Малярка подождет, зато Юрий Васильевич с гордостью показывает новенькие американские осциллографы «Тектроникс». Их пока только два, он опасается за сохранность дорогих приборов и после работы прячет в укромное место. Озабочен тем, что необходимо поменять дверь на более надежную. Пока не было милицейской охраны,  случались набеги охотников за цветными металлами. Сотрудники  сами охраняли свое имущество, назначали дежурства, ночевали в рабочих помещениях.

В планах на будущее - по регистрирующей аппаратуре выйти на уровень оснащения ведущих лабораторий, если уж не Европы, то хотя бы Польши. Спрашиваю, почему именно Польшу выбрали в качестве ориентира.

- У них стоит крупная плазмофокусная установка такого же масштаба и на базе этой установки создан центр коллективного пользования. Установки наши уникальные, не каждая страна может себе позволить их сооружение. К полякам подтягиваются исследователи из Чехии, Венгрии, Румынии. В миниатюре это центр типа Дубны.

Наконец мы добрались до вотчины Юрия Васильевича лаборатории плазменного фокуса. Напротив входа в первом помещении висит доска с фотографиями «лиц арийской национальности». Наш гид рассказывает, как в 2005 году скромно отметили 60-летие института. К этой дате и был подготовлен памятный стенд. Долго искали фотографии основателей СФТИ Арденне и Нобелевского лауреата Герца, ведущих сотрудников, в частности, Циппе. Его место на стенде поначалу занимал собирательный образ физика - шарж, подозреваю, выполненный рукой моего собеседника. Выручил сын Питера Тиссена, Клаус. Он когда-то работал здесь рядом с отцом, был старшим лаборантом. Сейчас Клаус профессор в области фотовольтаики и живет в Дрездене, почетный член СПб ФТИ. Он считает себя одним из тех людей, кто вместе с Ангелой Меркель побороли атомную энергетику в Германии. Тиссен-сын в Мюнхене встретился с престарелым Циппе, сфотографировал его и переслал фото герру Матвееву - хранителю истории СФТИ. Он показывает нам памятную доску:

- Здесь неполный список докторов физики. На самом деле их было значительно больше. К 50-летнему юбилею выпустили более чем скоромный буклет на оберточной бумаге. Какую нашли, на той и напечатали. Полиграфическая база – старые ротопринты. Это был 95 год, тогда у нас не было денег на торжества, поэтому полномасштабно отмечали полвека мы в 1998 году. Вручали Почетные грамоты Минатома РФ, а позднее удостоверения «Ветерана атомной энергетики».

Один из экспонатов будущего музея истории СФТИ– сименсовский миллиамперметр 30-х годов выпуска.  Он и сейчас работоспособен (фирме Сименс – счет за рекламу!). Юрий Васильевич переключает диапазоны шкалы, резко дернув за какие-то  вожжи. Этот прибор стоял на крупной рентгеновской установке. До сих пор работают и некоторые трофейные станки. Но сейчас это реликвии.

В одном из помещений лаборатории стоит большой стол –  тоже своего рода музейный экспонат. Ю.В. однажды предложил приехавшему в командировку из Петербурга Леону Абгаровичу Орбели (сын ак.Орбели, зам. Ж.Алферова) расписаться на столе. И пожалел, что это не пришло ему в голову раньше – сколько известных людей могли бы  уже оставить на нем свои автографы.

В составе лаборатории сегодня 14 человек. Примерно такие же составы лабораторий ионных источников и диагностики плазмы. В лаборатории ускорителей штат побольше. Молодые ребята приходят с кафедры технической физики Сухумского госуниверситета. Ее возглавляет сотрудник СФТИ – зам генерального директора по науке Чачаков.

Наконец, нам показывают плазмофокусную установку четвертого поколения и подробно рассказывают, как она работает. Установка состоит из заполняемой рабочими газами разрядной камеры, внутри которой размещена система электродов, к ним подается напряжение от конденсаторов, заряжаемых до напряжения от 20 до 40 кВ.

Искрой закорачиваются воздушные промежутки разрядников и напряжение от конденсаторов приходит на электроды разрядной системы. Возникает электрический разряд, образующий плазму, которая под действием собственного магнитного поля начинает перемещаться. В конечном состоянии она сжимается в комок, который и называется плазменным фокусом. Если начальная плотность плазмы 1017 частиц в см3, то в конечной стадии  она увеличивается до 1019 – 1020 . Внутри плазменного фокуса есть отдельные локальные образования, где плотность 1022 – это почти плотность твердого тела. Температура в этих микронных точках достигает 10 кэВ по энергетической шкале. Если умножить на 104, получится температура в град. К. – т.е. она близка к 100 миллионам градусов.

Плазма оторвана от материальных стенок, обжата собственным магнитным полем, величина тока, протекающего в этот момент через плазменный фокус – несколько миллионов ампер. Измеренные магнитные поля – порядка миллиона Гаусс. Живет это образование несколько десятков наносекунд. В этот момент оно становится источником жестких ионизирующих излучений, а при разрядах в дейтерии – нейтронного излучения. Нейтроны регистрируются специальными активационными детекторами – счетчик Гейгера, залитый защитным слоем парафина и окруженный тонкой серебряной фольгой. Они регистрируют нейтронные потоки, приходящие в места расположения этих детекторов.

С другой стороны разрядной камеры стоят датчики, которые регистрируют моменты возникновения и время существования фазы с излучениями. Там же камеры-обскуры для фотографирования в мягких рентгеновских лучах плазменного фокуса. Камеры-обскуры для жесткого излучения делают фотографии этого образования в жестких рентгеновских лучах. Сверху введены оптические датчики, регистрирующие фазу сжатия – мы наблюдаем, как идет сжатие, какие процессы происходят, чтобы выявить оптимальные режимы, необходимые для создания интенсивных плазменных источников жестких ионизирующих излучений и для других технических приложений.

Магнитные датчики, расположенные внизу, регистрируют мощные электронные пучки и комулятивные струи. Отсюда вылетают  с огромной скоростью мелкоразмерные частицы, напоминающие микрометеориты.

Сверхскоростное фоторегистрирующее устройство для съемок разряда в видимом спектре фиксирует динамику образования плазменного фокуса. Задействован и целый ряд других диагностик. Юрий Васильевич показывает нам моментальные снимки фокуса в мягком рентгене.

- Бывают режимы, когда образуется не точка, а вытянутая плазменная нить, камера регистрирует ее в мягком рентгеновском излучении. В ряде разрядов она окружена некой аурой – это наиболее интересный, с точки зрения выхода нейтронов, режим. Выход 1011 нейтронов. Мы сейчас готовим стенд, материалы которого будут отражать сегодняшнее положение дел.

Сигнальные кабели идут в экранированную кабину, и мы тоже поднимаемся туда. Кабина цельнометаллическая, все швы тщательно проварены, полная герметичность.  В кабине стоят 9 осциллографов, которые могут регистрировать одновременно 18 сигналов. Сотрудники надеются, что часть устаревших осциллографов будет заменена до конца года «Тектрониксами».  Рассматриваем установку сверху. Отсюда видно, что к ней подведено огромное количество кабелей. Ю.В. говорит, что их ровно 1000 штук. Интересуюсь прикладными аспектами исследований плазменного фокуса.

- Их много и на некоторые мы вышли сейчас. Одно из них – моделирование космических явлений, в частности метеоритов. И, конечно, радиационные испытания материалов. Такие установки, как эта, есть в открытых лабораториях – в РНЦ «КИ»  в Институте ядерного синтеза - «ПФ-3» и в Физическом институте РАН – несколько меньшего масштаба. Остались, вероятно, и в закрытых оборонных центрах. Есть аналогичная установка в Польше. Были во Франции и Италии, но сейчас они не функционируют. В США было несколько таких установок, но сведениями о них мы сейчас не располагаем. Периодически появляются сведения об подобных исследованиях в Японии и Китае.

Недавно к нам приезжали астрофизики, они нашли, что у нас очень хорошие условия для моделирования некоторых астрофизических явлений. Вот хотя бы огромные магнитные поля, чрезвычайно высокие температуры, большие плотности в микроточках, в которых степень ободранности тяжелых ионов чуть ли не до k-оболочки – это для них интересно и мы приглашаем их к сотрудничеству.

Они надеются, что придут какие-то деньги, будут поддержаны эти исследования, в частности, моделирование интересующих астрофизиков явлений на различных лабораторных установках. Что будет принята ФЦП по термоядерным исследованиям и в рамках этой программы у всех нас появятся какие-то перспективы. И, конечно, на то, что определится статус Абхазии. И не теряют присутствия духа и самоиронии. Юрий Васильевич угощает нас виноградом с институтской лозы, а, прощаясь, говорит:

- Наука, как и бизнес, не любит  внешнего, политического шума, она  любит только тот шум, который сама создает. Впрочем, если сейчас на СФТИ свалить миллиард долларов, его разнесут крысы. Для того, чтобы этот миллиард заработал, необходимо создать полноценный научный коллектив. Этого не сделать одномоментно.

Кто знает, каким будет очередной виток в истории этого института. Само его возникновение было, в известной мере, историческим фокусом. Во всяком случае, ловкость чьих-то рук сыграла здесь определенную роль.  Почему бы провидению не повторть этот номер на бис… На ум приходит, может быть, банальное сравнение с ростом кристаллов, для чего нужны центр кристаллизации и среда, насыщенный раствор. Центр есть, это факт, с насыщением сложнее. «Проблем много, но это наша жизнь» - эту фразу я слышала в Абхазии не один раз.





















Л. Селивановская,
Сухум, осень 2007


















Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=1190