Внимательно прочитал на сайте www.proatom.ru два выступления Б.И.Нигматулина  и часть оживленных комментариев в связи с ними. На звучавший в комментариях вопрос: «почему молчат бывшие министры?», есть, как я полагаю, два основных ответа:

-  критика со стороны «бывших» всегда рассматривается как брюзжание, особенно когда находится не на доказательном (цифры), а оценочном уровне (при нас…, в наше время и т.д.);
- «бывшие» стараются сохранить свою возможность позитивного влияния на дела родной для них отрасли. Влияние через выступления в СМИ – не лучший вариант в наших условиях. Это, разумеется, плохо, но такова реальная ситуация.

Однако, уходить от прямых вопросов никогда не входило в практику моей жизни. Поэтому, откликаясь на Ваше обращение, выскажу несколько суждений, скорее не по собственно выступлениям Булата (прошу учесть, что отношу его к своим близким товарищам, соратникам по трудным годам государственной службы), сколько по точности оценок и приоритетам проблем отраслевой ситуации.

На мой взгляд, излишний эмоциональный накал приобрела дискуссия о профессионалах в руководстве отрасли. Поздравляя (из бернской тюрьмы) Кириенко с назначением, я предупредил его, что вопрос о его профессионализме в ядерном сообществе будет обострённо обсуждаться. Рекомендовал, в этой связи, внимательно ознакомиться с биографиями предшественников, портреты которых до тех пор висели в приёмной руководителей ведомства. Никто из них не был специалистом во всех основных направлениях отраслевой деятельности: оружие, реакторы, топливный цикл. Но большинство из них были высококлассными менеджерами, осваивающими укрупненно проблемы конкретных направлений за счёт непрерывного контакта с высококлассными же специалистами по оружию, реакторам и топливному циклу, и, кроме того, поддержанными рекомендациями научно-технических советов, регламентом выработки решений на заседаниях отраслевой коллегии.

Кириенко, безусловно, один из самых ярких менеджеров среднего поколения в нашей стране. Сейчас уже нет ни одной страны в мире, где руководство ядерными делами осуществляли бы не политики, а люди науки или технари. С этой точки зрения его назначение понятно и правомерно. Одним своим результатом – решением Правительства о привлечении на развитие ядерной энергетики 1,5 трлн. рублей - он уже оправдал своё назначение. А создание корпорации? Здесь Булат Искандерович немного напутал, утверждая, что предложение об Атомпроме  я внес в 1999 г. Ошибся на 10 лет. Именно в 1989 г. на стол тогдашнему зампреду СМ СССР легли наши с Забарой (В.Н.Забара бывший директор Атоммаша. Ред) предложения. Как не была рассыпана газовая отрасль, благодаря тому, что Черномырдин своевременно превратил её в Газпром, так и Средмаш, своевременно превратившийся в Атомпром, не понёс бы тех тяжелых потерь, которые ждали его в начале 1990-х. В 1999 г. у меня уже появилось право, как у члена Правительства, не только вернуться к этой инициативе, но и сформулировать все обоснования, проекты правительственных решений и т.д. На пути стал г-н Греф. Кириенко решил и эту проблему – честь ему и хвала.

В мою пору Министерство энергетики США возглавлял г-н Ричардсон – карьерный дипломат, ничего не понимавший в специфике ядерных дел. Но, начиная с его первого зама – г-на Мониза -  и до руководителей направлений и проектов, он мог опираться на знания и опыт квалифицированных специалистов. И хотя Нигматулин погорячился, утверждая, что на 3-м этаже Росатома подобных теперь не водится (забыл он про Каменских И.М. – оружейника по всей жизни своей), в основном он не ошибается – с кадрами профессионалов не только на 3-м этаже, но и вообще на Ордынке и Старомонентом сегодня не густо.

Булат Искандерович обладает несомненно положительным качеством – неравнодушием, безудержной активностью. Но в сочетании со вторым его не менее ярким качеством – торопливостью, эмоциональностью, иногда попадает впросак. Сегодня он наиболее видная фигура публичного оппонента нынешнего, да и предшествующего, руководства отраслью. В этой ипостаси надо быть максимально корректным при обращении с фактами, перепроверять свою память. А она, как известно, может и подводить. Причем не только в одну сторону. Например, Нигматулин совершенно прав, когда приводит факты, свидетельствующие, что государственная ядерная энергетика развивалась успешнее, чем частные, например нефтяные, структуры в конце прошлого века. Но путает цифры КИУМа, предшествующие 1998 г., приписывает Стратегии развития ядерной энергетики России, одобренной Правительством в 2000 г. то, чего в ней нет. Ошибаясь в таких, может быть и мелочах, он создаёт возможность свободного отторжения всей критики, для которой есть, к сожалению, весьма веские основания.

И дело здесь, в первую очередь, не в тех или иных темпах строительства (или достройки) тех или иных блоков. Хотя общая оценка состояния в этой сфере (и о странностях в ценообразовании, в первую очередь) дана, на мой взгляд, правильно. Дело в более существенном.

В 2000 г. отрасль впервые обрела долгосрочную стратегию, критикуемую, иногда и осуждаемую уже на том основании, что на такие долгие периоды в то время с прогнозами никто не замахивался. Но, во-первых, за прошедшие годы все, серьезно развивающие ядерную энергетику страны, обзавелись программами на такой же, а иногда и более длительный период. А, во вторых, в Стратегии был изначально заложен регламент её обновления не реже, чем один раз в пять лет. Прошло больше. Инициатива - не обновления, нет, а создания Стратегии заново принадлежит еще Румянцеву, запустившему процесс подготовки нового документа несколько лет назад. На мой вопрос: что кардинально поменялось в научно-технической логике развития – ответа я не получил.  Очевидная необходимость править сроки, конкретные типы блоков (кстати, предусмотрительно в 2000 г. в Стратегии опущенные), текущие затраты, не является основанием для инициирования процесса пересмотра всего и вся. Такие пересмотры в столь инерционных отраслях, как энергетика, где принятые сегодня решения осуществляются десятилетиями, а их частый пересмотр, чреват топтанием на месте, абсолютно недопустимы. Если бы что-то произошло с термоядом, обозначились прорывные направления с другими технологиями – другое дело. Ничего такого не случилось. Что же за процесс запущен сегодня? Судя по промежуточным предложениям, речь опять идёт о тех же позициях, которые досконально обсуждены в порядке подготовки Стратегии 2000 г. и никаких оснований менять ранее принятые ключевые решения, нет.

Ни в официальных документах, касающихся отрасли в последние годы, ни в проектах новой Стратегии, ни в выступлениях Нигматулина, ни слова нет об Инициативе нашего Президента, с которой Путин выступил в 2000 г. с трибуны ООН на Саммите тысячелетия. А ведь ничего более прагматичного на том международном форуме не прозвучало. Не потеряй мы сначала темпа в реализации этой Инициативы, а сегодня, не похоронив её вообще, не попал бы мир в ситуацию все более обостряющегося спора: что создаёт Иран – энергетику, позволяющую экспортировать органические ресурсы, добывая валютные ресурсы для развития, или бомбу?  Еще хуже то, что ключевые технологические направления, обозначенные в 2000 г. в Инициативе Президента и обоснованные в Стратегии развития ядерной энергетики России, теперь в ней фактически присутствуют для общего декора, но активно развиваются за рубежом.

Я понимаю пафос Булата Искандеровича, когда он сетует о незаработанных отраслью миллиардах из-за не введенных мощностей, или недостаточного КИУМа. Но, в конце концов, только незадолго до своей кончины РАО ЕЭС проснулось и заверещало о грядущей нехватке генерирующих мощностей. Посмотрите на последнюю «Энергетическую стратегию России до 2020 г.», в разработке которой ваш покорный слуга принимал участие в качестве советника Председателя правительства. Приоритеты там были отданы отнюдь не генерации, а сетевому развитию. Мои настояния по наращиванию мощностей могли быть реализованы лишь в сохранении преимущественного развития ядерной энергетики. На остальное полномочий уже не хватало.

Но главной бедой отрасли сегодня является не это, а то о чём Нигматулин говорит вполголоса, а надо в колокола бить. Мы медленно, но верно теряем научно-техническую опору. Верно, в одном из комментариев приводится пример ФЭИ. Но этим важнейшим в структуре отрасли институтом дело не исчерпывается. И пусть вас не успокаивает приличная (не в сравнении с управленцами нынешнего набора, конечно) зарплата в ряде институтов. Они живут на заказах, которые не может не давать промышленность. Но они не выживут, как научная база развития отрасли. АЭС, заводы не должны и не будут платить за новые программные комплексы, за новые достаточно дорогостоящие стенды, или хотя бы поддержание существующей экспериментальной и вычислительной базы. В конце 1990-х бюджетных денег практически не было, для поддержания научного потенциала мы использовали любые отраслевые возможности. В первую очередь продажи НОУ из ВОУ (с которыми Булат  Искандерович так легкомысленно и необоснованно предлагает расстаться). Сегодня – денег «от пуза», а НИИ и КБ – голодают. Но без этого потенциала будущего у отрасли нет. Здесь (как на стройку) таджиков или китайцев не позовешь. Как тихоходные турбины, за рубежом не купишь.

Б.И. Нигматулин практически одинок в своих выступлениях в СМИ. И это плохо, как для характеристики роли СМИ (не выступают – значит, не верят в эффективность или того хуже – боятся), так и для отрасли. Но еще хуже, что в отрасли и внутри нет всегда существовавшего порядка организации научной дискуссии, регламента выработки обоснованных решений. На решения научных секций внимания не обращают. Коллегия и НТС, как органы формирования стратегических позиций, перестали существовать. Корпоративные Советы директоров и прочие аналогичные образования их не заменят.

Напомню, что Е.П. Славский, квалификация которого в отраслевых делах определялась не его исходным образованием (металлурга), а всей практической жизнью, и  никогда сомнению не подвергалась, НТС отрасли всё же  не возглавлял. Председателем НТС был А.П. Александров, чей научный авторитет был непререкаем.

Хорошо, что Булат существует. Лучше уж пусть он выполняет функцию щуки, чем озеро полностью превратится в болото.