Фрагмент книги «Чернобыль: о прошлом, настоящем и будущем»
Г.А. Копчинский,
Н.А.Штейнберг
Одной из поставленных перед комиссией ГАН задач был анализ
соответствия проекта реакторной установки энергоблока № 4 действовавшим в то
время основным нормативно-техническим документам: «Правила ядерной без-
опасности атомных электростанций» (ПБЯ 04-74) и «Общие положения обеспечения
безопасности атомных электростанций при проектировании, строительстве и
эксплуатации» (ОПБ-73).
РБМК-1000:
соответствие нормативным требованиям
Не вдаваясь в детали, выделим только те несоответствия
проекта реактора РБМК-1000 нормативным требованиям, которые оказались
существенными для возникновения и развития аварии.
Технический проект должен содержать техническое обоснование
безопасности сооружения и эксплуатации АЭС (статья 3.1.6 ПБЯ-04-74). В нем,
кроме всего прочего, должен содержаться перечень отступлений от требований
правил. Действительно, в Техническом проекте 2-й очереди Чернобыльской АЭС
(энергоблоки № 3 и № 4) присутствовало Техническое обоснование безопасности. Но
перечень отступлений проекта реакторной установки от нормативных требований в
этих материалах отсутствовал. Не было выполнено обоснование допустимости этих
отступлений. Это привело к тому, что анализ безопасности энергоблока был
неполным, а эксплуатационная документация, которой руководствовался в своих
действиях персонал, не была адекватна реальным характеристикам реактора.
Согласно статье 3.2.2 ПБЯ-04-74
(аналогичная статья — 2.2.3 ОПБ-73), необходимо, чтобы полный мощностной
коэффициент реактивности был отрицательным при любых режимах работы реактора.
Если полный мощностной коэффициент реактивности в каких-либо эксплуатационных
условиях положителен, проектом должна быть обеспечена и особо доказана ядерная
безопасность реактора в стационарных, переходных и аварийных режимах. Сама по
себе формулировка этого пункта — существенное послабление, без которого реактор
РБМК-1000 не получил бы права на жизнь. В современных нормативных требованиях
требование однозначное — положительный мощностной коэффициент реактивности
недопустим.
Ядерно-физические и теплогидравлические
характеристики активной зоны реактора РБМК-1000 предопределили наличие
положительных парового и полного мощностного коэффициентов реактивности.
Ядерная безопасность при таких коэффициентах не была доказана ни для
работы на номинальном уровне мощности, ни для промежуточных уровней мощности.
Это также не было сделано для переходных и аварийных режимов. Реактор РБМК-1000
представлял систему, динамически неустойчивую по отношению к возмущению, как по
мощности, так и по паросодержанию, которое, в свою очередь, зависело от многих
факторов. Очевидному несоответствию фактических характеристик активных зон их
ожидаемым проектным значениям не было дано должной оценки. Поведение реакторов
РБМК-1000 в большинстве аварийных ситуаций оставалось неизвестным.
Система сигнализации реактора (статья
3.1.8 ПБЯ-04-74) должна выдавать аварийные и предупредительные сигналы
(световые и звуковые) при приближении параметров к установкам срабатывания
аварийных защит. Однако, например, такой критически важный для безопасности
параметр, как оперативный запас реактивности (ОЗР), не имел сигнализации
отклонения от допустимых пределов. Аналогично и по ряду других параметров,
важных для безопасности, проектом не была предусмотрена сигнализация и тем
более защита.
ПБЯ-04-74 (статья 3.3.1) требует, чтобы
система управления и защиты реактора обеспечивала надежный контроль его
мощности (интенсивности цепной реакции), управление и быстрое гашение цепной
реакции, а также поддержание ректора в подкритическом состоянии. Однако низкие
скоростные характеристики аварийной защиты (время полного ввода стержней в
активную зону из верхнего положения составляло 18 с) и наличие проектного
недостатка в конструкции стержней (положительный выбег реактивности) привели к
тому, что аварийная защита не только не выполняла своих функций, но и сама
инициировала разгон реактора, как это произошло 26 апреля.
Уже отмечалось, что система контроля
мощности реактора РБМК-1000 не выполняла своих функций на малых уровнях
мощности. В этих режимах система физического контроля распределения
энерговыделений (в диапазоне 0–10% от номинальной мощности) оказывалась
попросту неработоспособной. Контроль на малой мощности геометрически
большого реактора РБМК-1000 (диаметр активной зоны — 11,8 м, высота — 7,0 м) только на основе
боковых ионизационных камер (ИК) представлял существенные трудности. Боковые ИК
не чувствуют центральные части активной зоны реактора и не чувствуют
распределения поля энерговыделения по высоте активной зоны, так как все они
расположены напротив середины активной зоны. Оператор на малых уровнях мощности
реактора «слепнет», полагаясь в своих действиях на опыт и интуицию, а не на
показания приборов.
Согласно статье 3.3.5 ПБЯ-04-74, по
крайней мере одна из систем воздействия на реактивность должна быть способна
перевести реактор в подкритическое состояние и поддерживать его в этом
состоянии при любых нормальных и аварийных условиях. На самом деле система
управления и защиты 26 апреля не только не перевела реактор в подкритическое
состояние, но сама вызвала его разгон и взрыв.
Статья 3.3.21 ПБЯ-04-74 требовала, чтобы в
системе управления и защиты была предусмотрена быстродействующая аварийная
защита. Увы, конструкторы реактора руководствовались другой философией:
«Реакторы РБМК оснащены большим количеством независимых регуляторов, которые
при срабатывании АЗ вводятся в активную зону со скоростью 0,4 м/с. Небольшая
скорость движения регуляторов компенсируется их большим количеством».
Таким образом, стержни управления и защиты
вводились в активную зону реактора за 18 (!!!) секунд. Ничего
подобного не было ни на одном реакторе мира. И только после аварии была
разработана и внедрена быстродействующая аварийная защита (БАЗ) с погружением
стержней в активную зону за время 2,5 с.
И, самое главное, именно нажатие на кнопку
АЗ-5, кнопку, которая вводит в действие аварийную защиту реактора, дало старт
разгону реактора.
Кроме изложенных выше, в проекте АЭС с
реакторами РБМК-1000 имелись и другие отступления от нормативных требований,
важные для безопасности. Но и перечисленных выше вполне достаточно для вывода о
том, что проект 4-го энергоблока ЧАЭС имел существенные отступления от
норм и правил безопасности, действовавших на момент согласования и утверждения
технического проекта 2-й очереди Чернобыльской АЭС.
Последствия указанных отступлений, их
влияние на безопасность не были оценены. Не были разработаны технические и
организационные меры, компенсирующие отступления от требований норм и правил, а
операторы не были проинформированы об особенностях управления реактором в
условиях имеющихся отступлений.
От ввода в действие ОПБ-73 и ПБЯ-04-74 до
аварии прошло более 10 лет. На протяжении всего этого периода главным
конструктором не было принято эффективных мер для приведения конструкции
РБМК-1000 в соответствие требованиям норм и правил по безопасности. Столь же
бездеятельными в этом вопросе оказались Минсредмаш СССР, Минэнерго СССР и
органы Государственного надзора
Причины и уроки аварии
Мы подошли к самой важной главе книги.
Именно анализ непосредственных и коренных причин аварии и выявление ее уроков —
основная цель нашей работы.
Непростым был путь установления истины.
Технические причины аварии стали очевидными уже в мае–июне 1986 года. Но
лукавство доклада В.А. Легасова в МАГАТЭ в августе того же года запутало
ситуацию. Однако работы отечественных и зарубежных специалистов позволили
прояснить картину. Окончательная черта под дискуссиями о причинах аварии на
профессиональном уровне была подведена в докладе INSAG-7 (1992) Международной
консультативной группой по ядерной безопасности при генеральном директоре
МАГАТЭ.
К сожалению, чернобыльская авария обросла
мифами и провокациями, далекими от реальных событий. На некоторых из них мы
остановимся в этой главе.
Причины аварии
Технические, или непосредственные, причины
катастрофы объективно отражены во многих документах. Сошлемся на выводы
правительственной комиссии.
Ответственными за аварию комиссия назвала
директора (Брюханова), главного инженера (Фомина), заместителя главного
инженера (Дятлова) Чернобыльской АЭС, которые «допустили грубые ошибки в
эксплуатации станции и не обеспечили ее безопасность». Правительственная
комиссия ответственными за аварию также назвала:
• Министерство
энергетики и электрификации, допустившее порочную практику проведения различных
испытаний и нерегламентных работ в ночное время и бесконтрольность за этими работами; терпимо относившееся к
физико-техническим недостаткам реакторов РБМК-1000; не добившееся от главного
конструктора и научного руководителя реализации мер для повышения надежности
этих реакторов; не обеспечившее надлежащей подготовки эксплуатационных кадров;
• Министерство
среднего машиностроения, не принявшее своевременных мер по повышению надежности
реакторов типа РБМК в полном соответствии с требованиями «Общих положений обеспечения
безопасности атомных станций при проектировании, сооружении и эксплуатации»; не
предусмотревшее достаточных технических решений обеспечения безопасности
реактора;
• Госатомэнергонадзор,
не обеспечивший надлежащего контроля соблюдения правил и норм по ядерной и
технической безопасности; не в полной мере использовавший предоставленные ему
права; действовавший нерешительно, не пресекавший нарушения норм и правил
безопасности работниками министерств и ведомств, атомных станций, предприятий,
поставляющих оборудование и приборы.
Правительственная комиссия отметила, что
авария произошла из-за недостатков конструкции реактора, в частности:
• наличия
положительного парового коэффициента реактивности;
• проявления
положительного общего мощностного коэффициента реактивности, который должен
быть отрицательным при всех нормальных и аварийных режимах;
• неудовлетворительной
конструкции стержней системы управления и защиты реактора, которые вводили
положительную реактивность при начальном движении их в активную зону;
• отсутствия
в проекте реакторной установки устройства, показывающего значение оперативного
запаса реактивности и предупреждающего о подходе к опасному пределу.
По существу, правительственная комиссия
признала, что реактор РБМК-1000 обладал серьезными недостатками, которые и
послужили причиной его взрыва с катастрофическими последствиями.
Аналогичные выводы сделала комиссия
Госатомэнергонадзора. В 1991 году рабочая группа, которую координировал
директор ВНИИАЭС А.А. Абагян, представила согласованную позицию эксплуатирующей
организации, научного руководителя, главного конструктора, АН СССР, ГКНТ и
государственного регулирующего органа (доклады Госатомэнергонадзора и группы
А.А. Абагяна представлены в докладе INSAG-7, который прилагается к книге).
Поэтому нам остается представить в доступной, насколько это возможно, форме
причины аварии, опираясь на выводы, изложенные в вышеуказанных докладах.
Непосредственным импульсом для начала
аварийного процесса явилось нажатие кнопки «АЗ-5». Из-за порочной конструкции стержней
управления и защиты в активную зону реактора была введена положительная
реактивность. Начался разгон его мощности. Он принял катастрофический характер
из-за большого (около 5b эфф.) парового эффекта реактивности, влияние которого
особенно велико при близком к нулю содержании пара в активной зоне.
Следует отметить, что перед нажатием
оператором кнопки аварийной защиты реактор находился в относительно стабильном
состоянии. Однако его физическая и теплогидравлическая стабильность могла быть
нарушена даже самыми незначительными возмущениями.
Низкое значение оперативного запаса
реактивности (ОЗР) не только ухудшало условия управления реактором, что было
известно персоналу, но и оставляло реактор без аварийной защиты, чего персонал
не знал. Прибор контроля ОЗР проектом не был предусмотрен. Штатная система
определения этого параметра по программе «Призма» не давала информации
оператору, поскольку на низком уровне мощности работала неустойчиво. Величина
ОЗР в момент нажатия кнопки «АЗ-5» была определена расчетом уже после аварии.
Но оператор мог сделать его оценку по кривой отравления, которая была приведена
в инструкции по управлению реактором. Такая оценка дала бы ему в час ночи 26
апреля величину запаса реактивности в районе 15–16 стержней РР. Напомним, что
разгрузка энергоблока началась в 23 часа 10 минут 25 апреля при ОЗР в 26
стержней РР.
Низкая мощность реактора, большой расход
теплоносителя, близкий к нулевому недогрев теплоносителя на входе в активную
зону содействовали повышению чувствительности системы к возмущениям, прежде
всего к возмущениям, приводящим к увеличению содержания пара в активной зоне.
Такое состояние было предопределено действиями персонала, включившего в работу,
в соответствии с программой испытаний, все четыре главных циркуляционных насоса
на каждой петле реактора.
Непосредственными причинами аварии явились
нейтрон- но-физические, теплогидравлические и конструктивные особенности
реактора РБМК, проявлению которых способствовали действия персонала. Реактор
был обречен в силу своих проектных характеристик и лишь ждал реализации
соответствующих исходных условий. 26 апреля 1986 года эти условия были созданы.
Детали аварийного процесса можно уточнять,
но основные выводы останутся прежними. Попытки найти другие причины аварии, в
том числе такие, как землетрясение, уникальное положение звезд на небосводе,
влияние масонов и разного рода небожителей, не имеют ничего общего с наукой и
здравым смыслом. Это не более чем фантазии лиц, мало знакомых с физикой и
теплогидравликой ядерных реакторов. Законы природы не зависят от потусторонних
сил и фантазий больного воображения. Не стоит ломиться в открытую дверь. Важнее
понять, как стала возможной многолетняя эксплуатация ядерной установки с
конструктивными недостатками, проявление которых привело к катастрофическим
последствиям.
Спустя 20 лет после аварии главный
конструктор реактора РБМК-1000 Ю.М. Черкашов в интервью «Ежемесячному журналу
атомной энергетики России» [№ 4(88), 2006] фактически признает все негативные
характеристики реактора и то, что эти характеристики были известны до аварии.
Правда, признание главного конструктора традиционно втискивается в рамки
маловероятного стечения обстоятельств, но это ничего не меняет в определении
истинных причин катастрофы.
Что касается действий персонала, то мы
хотели бы еще раз сослаться на доклад комиссии Госпроматомнадзора СССР. Да,
персонал произвел ряд ошибочных действий. Об одном из них — подключении
дополнительных главных циркуляционных насосов — мы уже говорили. Но эта
операция не запрещалась Технологическим регламентом и была предусмотрена
программой испытаний. Не запрещена она и сегодня.
Персонал обвиняли в том, что он отключил
чуть ли не все защиты реактора. Это неправда: все защиты реактора по физическим
параметрам были включены, в том числе по превышению мощности и скорости
нарастания мощности. Утверждалось, что персонал отключил защиту по уровню воды
в барабанах-сепараторах. И опять неправда. Была изменена установка защиты, но
сама защита находилась в работе.
Персонал обвиняли в том, что он вывел из работы
систему ава- рийного охлаждения реактора. Но, во-первых, это было преду-
смотрено программой испытаний, и во-вторых, это не запреща- лось
Технологическим регламентом. Персонал допустил ошибку, и систему аварийного
охлаждения следовало ввести в штатный режим, когда по команде диспетчера
энергосистемы испытания были перенесены на более поздний срок. Однако эта
ошибка ни- как не повлияла ни на инициацию аварии, ни на ее развитие.
Персонал обвинили в том, что он вывел
защиту по остановке двух турбин. И опять дезинформация. Операторы должны были
это сделать в соответствии с регламентом переключения защит и блокировок — при
мощности турбин менее 100 МВт защита реактора от останова двух турбин должна
быть выведена.
В соответствии с п. 10.12 Инструкции по
эксплуатации реактора и п. 12.4 Технологического регламента останов реактора
производится нажатием кнопки «АЗ-5». Именно так и поступил оператор, получив
команду на останов реактора после завершения испытаний. И именно это,
повторяем, регламентное действие оказалось роковым, запустило аварийный
процесс, закончившийся катастрофой.
Конечно, в реализации и освоении сложных
технологий могут быть ошибки, не до конца обдуманные решения. Но почему
создатели реактора, зная о его недостатках, не предупредили персонал: «Будьте
осторожны. Такие-то ситуации могут быть опасными. Действуйте так-то». Здесь
хотелось бы обратить внимание на нарушение одного из важнейших принципов
подготовки персонала: «Обучение постепенно обеспечивает больше, чем только
техническое мастерство или детальное знание руководства, которое должно строго
выполняться. Эти существенные требования дополняются более широкой подготовкой,
обеспечивающей понимание каждым значимости его обязанностей и последствий
ошибок, вызванных неправильными представлениями или недостаточной
старательностью... Без этого понимания возникающие проблемы безопасности
атомной станции могут не получить того внимания, которого они требуют, или
могут быть допущены ошибочные действия из-за недо- оценки того риска, с которым
они связаны» (INSAG-4 «Культура безопасности», п. 3.2.3).
Несмотря на присущие энергоблокам с РБМК
«достоинства», о которых сказано выше, энергетики освоили и эксплуатировали эти
энергоблоки. Но наступил момент, когда справиться с реактором оператор не смог,
— разработчики реактора не предупредили его, что в определенных режимах
аварийная защита (педаль тормоза) может оказаться педалью газа. В
технологическом регламенте и инструкциях не были указаны те ограничения,
нарушение которых потом поставили в вину персоналу. Операторы попали в режим,
который не был описан и не был запрещен ни одним из действующих к моменту
аварии документом.
Неоспоримым фактом является то, что
аварийная защита высшего уровня не спасла реактор. А должна была это сделать,
независимо от действий персонала. Как могло случиться, что аварийная защита не
останавливает, а взрывает реактор?
Реактор РБМК-1000 (как он был задуман в
70-х годах прошлого столетия) не имел права на существование. Знали ли
создатели реактора о принципиальных и труднопреодолимых его недостатках?
Безусловно, знали.
Подтверждением является решение комиссии
Минсредмаша (май 1976 года), созданной после аварии на Ленинградской АЭС в 1975
году. Комиссия пришла к выводу, что не решена проблема положительного парового
эффекта реактивности, отсутствуют средства экстренного гашения цепной
реакции деления, которые были бы способны компенсировать положительную
реактивность, выделяющуюся при быстром росте паросодержания в активной зоне.
Там же зафиксирована позиция Курчатовского института о необходимости внедрения
дополнительной, более быстрой аварийной защиты. Принципиальные причины,
предопределившие аварию, были названы за десять лет до катастрофы! И проблема
не только в том, что не были реализованы меры по их устранению. Конструкторы не
предупредили эксплуатацию о возможных последствиях просчетов, допущенных при
создании реактора, и не дали рекомендации персоналу, как надо действовать
в критических ситуациях.
Было бы неправильным ограничиваться только
непосредственными причинами аварии. Существовали более глубокие, коренные
причины ее возникновения. Вспомним слова Н.И. Рыжкова: «Мы шли к этой аварии».
В чем же заключаются эти причины?
Труднообъяснимой была медлительность в
устранении выявленных дефицитов безопасности РБМК-1000. Нельзя сказать, что
ничего не делалось. Но на такие факты, как положительный выбег реактивности при
вводе стержней регулирования в активную зону, реагировать надо было немедленно.
Что же мешало этому? Беспечность, самоуверенность разработчиков РБМК- 1000? Или
несовершенство методик анализа, которыми они располагали? Дать однозначный
ответ трудно. Но в любом случае ясно, что если бы этот эффект был своевременно
устранен, катастрофы бы не было. Ведь после аварии потребовалось не так много
времени и средств, чтобы изменить конструкцию управляющих стержней и
реализовать другие меры для повышения безопасности РБМК-1000. Именно
совокупность беспечности и самоуверенности с недостатком знаний мы вправе
отнести к одной из коренных причин аварии.
К сожалению, ВПО «Союзатомэнерго» не
справилось должным образом с функциями эксплуатирующей организации. Впрочем, до
аварии такого понятия вообще не существовало. Тем не менее ВПО «Союзатомэнерго»
обязано было вести активную работу по анализу реальных характеристик РБМК-1000,
выявлению дефицитов его безопасности. Сделать это в требуе- мом объеме не
удалось.
Справедливости ради надо отметить, что в
начале 1980-х годов стали проявляться тенденции критического переосмысления
безопасности АЭС. Однако объективные оценки безопасности, в первую очередь
реакторов РБМК, были блокированы авторитетами советской ядерной науки и
руководством ядерного ведомства. Роль же независимой экспертизы, прежде всего
со стороны органов регулирования ядерной безопасности, была близка к нулю. То,
что на Западе было и есть основой государственного режима ядерной безопасности,
— наличие сильного и независимого регулирующего органа, в СССР до аварии 1986
года практически не существовало. И это также является коренной причиной
чернобыльской трагедии.
Отсутствовало ядерное законодательство.
Только в конце 80-х годов прошлого столетия стало формироваться понимание того,
что нужен закон, регламентирующий деятельность в ядерной области, включая
разрешительную систему, права и обязанности ее участников. Но такой закон в
СССР так и не был принят.
Меньше претензий можно было бы предъявить
к нормативной базе, существовавшей в те годы. Создавалась она специалистами,
понимавшими высокую потенциальную опасность ядерной энергетики. Но и в ней были
«продавлены» некоторые положения, позволившие РБМК увидеть свет. Но эти
«дружественные» нормативные требования, о чем мы уже говорили, создатели
реактора удовлетворить не смогли. Попытки указать на это, да и любая критика
РБМК глушились мощным напором Минсредмаша. Заслуги этого министерства, особенно
в военной сфере, в создании ядерного щита страны, несомненны. В нем была
собрана интеллектуальная элита страны, выдающиеся ученые и специалисты. Все это
неоспоримо. Но превращать его в государство в государстве, фактически лишать
контроля, надевать на его руководителей тогу непогрешимых оракулов — крупнейшая
ошибка руководства страны, которая привела к трагическим последствиям.
И еще одна проблема, имеющая
непосредственное отношение к апрельским событиям. Когда после аварии на
Чернобыльской АЭС сравнили затраты на проведение научно-исследовательских
работ по безопасности ядерной энергетики, выяснилось, что в США эти затраты
составили около 20 миллиардов долларов, в СССР — в десять раз ниже. Миф о том,
что ядерная наука и техника СССР имели практически неограниченные финансовые и
материальные ресурсы, жив до сих пор. Да, если говорить о том, что было
предназначено для военных целей. Атомная же энергетика испытывала на себе все
присущие народному хозяйству СССР прелести хронической нехватки средств, в
первую очередь на прикладные исследования в обоснование безопасно- сти и
надежности, экспериментальной отработки оборудования и т.д. Отсутствие развитой
экспериментальной базы, современной вычислительной техники, качественной
дозиметрической аппаратуры, тренажеров — все это в том или ином виде прояви-
лось как при аварии, так и в ходе ликвидаций ее последствий.
Более того, и после аварии ситуация мало
изменилась. Авторы принимали участие в разработке проектов решений высших
руководящих органов СССР, направленных на создание современной
научно-исследовательской и экспериментальной базы в поддержку безопасности и
надежности ядерной энергетики. Мы можем совершенно обоснованно заявить, что
конечных целей они так и не достигли. И совершенно не играет роли причина
такого положения — непонимание проблемы или отсутствие средств. Важно то, что
безопасность ядерной энергетики не была обеспечена экономически.
Наконец, к коренным причинам аварии
следует отнести и тот режим секретности, в котором существовала советская
ядерная наука и техника. Вне всяких сомнений, от такого режима пострадала
прежде всего советская сторона. Создавая вокруг отечественной ядерной
энергетики своеобразный «железный занавес», мы теряли возможность сопоставить
свои разработки с тем, что делается на Западе, отставая все больше и больше по
ряду важнейших направлений.
Достаточно привести один пример. На Западе
уже в 60-х годах прошлого века стало практикой перед принятием решения о
строительстве АЭС проводить тщательный анализ ее безопасности. Американский
стандарт RG 1:70, регламентирующий требования к структуре и содержанию
отчета, суммирующего результаты такого анализа, стал образцом для мирового
ядерного сообщества. Ничего подобного в СССР не было. Да и вообще, практика
лицензирования сооружаемых АЭС в СССР отсутствовала. И только в середине 1980-х
годов, особенно после чернобыльской аварии, были инициированы работы по
представлению в регулирующие органы обоснования безопасности новых и
действующих ядерных энергоблоков.
Отставания в создании методов анализа
безопасности, их математического обеспечения были существенны. Запад далеко
ушел вперед в методологии анализа аварий. Чернобыльская трагедия открыла глаза
на этот неприятный факт.
И дело не только в том, что эти работы
тоже недостаточно финансировались. К сожалению, многие ведущие специалисты
считали, что в вопросах безопасности мы «корову съели» и нечего играться в какие-то
бумажные игры. Дорого, очень дорого стоила эта профессиональная
самоуверенность.
Вне всяких сомнений, обобщающим,
исчерпывающим по сути, является вывод о том, что культура безопасности ядер-
ной энергетики в СССР была на недопустимо низком уровне. И этот вывод
справедлив для всех видов деятельности в ядерной области. Именно этот факт
можно признать главной коренной причиной чернобыльской трагедии.
Подтверждение вышесказанному — резолюция
по чернобыльскому вопросу последнего съезда КПСС (газета «Правда» от 14.07.1990
года): «В условиях административно-командной системы бывшим руководством страны
допущены крупные просчеты в выработке научно-технической политики в области
атомной энергетики и защиты населения в экстремальных условиях. Минэнерго, Минсредмаш,
Минздрав, Госкомгидромет, Госатомэнергонадзор, Академия наук, Гражданская
оборона проявили неспособность обезопасить жизнь и здоровье населения,
оказались неподготовленными к принятию необходимых первоочередных мер…
Самонадеянность и безответственность ряда ведущих ученых, руководителей
министерств и ведомств, причастных к разработке, строительству и эксплуатации
АЭС, их утверждения об абсолютной безопасности атомных электро-станций привели
к фактическому отсутствию государственной системы работ в чрезвычайных
ситуациях».
Горькое и безнадежно запоздалое признание.
В 1991 году генеральному директору МАГАТЭ
Х. Бликсу были направлены доклад комиссии Госатомэнергонадзора
СССР, а затем и группы, объединившей руководителей и специалистов различных
организаций СССР, которую возглавил директор ВНИИАЭС А.А. Абагян. Согласованная
в принципиальных аспектах позиция советских специалистов о причинах и
обстоятельствах аварии: эксплуатирующей организации, регулирующего органа,
главного конструктора и научного руководителя побудила МАГАТЭ еще раз
рассмотреть и оценить причины и обстоятельства аварии. Работу выполнила
Международная консультативная группа по ядерной безопасности INSAG.
В 1992 году INSAG провела несколько
рабочих встреч для рассмотрения данных, представленных в указанных выше
докладах, а затем и итоговое совещание (Вена, 27–28.07.1992). По результатам
проведенной работы группа выпустила доклад INSAG-7
«Чернобыльская авария: дополнение к
INSAG-1», с которым читатели могут ознакомиться в приложении. Мы же здесь хотим
привести только важнейшие выводы INSAG:
«6. Выводы в отношении факторов,
способствовавших развитию аварии
(2) В 1986 году ИНСАГ выпустила свой
доклад INSAG-1, в котором обсуждалась чернобыльская авария и ее причины на
основе информации, представленной советскими компетентными органами Совещанию
по рассмотрению причин и последствий аварии в Чернобыле, состоявшемуся в
августе 1986 года. Ставшая сейчас известной новая информация повлияла на
взгляды, представленные в INSAG-1, таким образом, что основное внимание
сместилось на аспекты, связанные с конкретными особенностями конструкции
(проекта), включая конструкцию стержней СУЗ и систем безопасности, а также на
то, как важная для безопасности информация доводилась до сведения персонала. В
настоящее время представляется, что авария явилась следствием совпадения
следующих основных факторов: специфических физических характеристик реактора,
специфических особенностей конструкции органов управления реактором и того
факта, что реактор был выведен в состояние, не оговоренное регламентом и не
исследованное независимым органом по вопросам безопасности. Наиболее важным
представляется то, что именно физические характеристики реактора обусловили его
неустойчивое поведение.
(5) Можно сказать, что авария явилась
следствием низкой культуры безопасности не только на Чернобыльской АЭС, но и во
всех советских проектных, эксплуатирующих и регулирующих организациях атомной
энергетики, существовавших в то время. Культура безопасности, детально
рассмотренная в INSAG-4 (см. сноску 3), требует полной приверженности делу
обеспечения безопасности, которая на атомных электростанциях формируется
главным образом отношением к этому руководителей организаций, участвующих в их
проектировании и эксплуатации. В этой связи оценка чернобыльской аварии
показывает, что недостаточная культура безопасности была присуща не толь- ко
этапу эксплуатации, но также, и не в меньшей степени, деятельности на других
этапах жизненного цикла атомных электростанций (включая проектирование,
инженерно-технические разработки, сооружение, изготовление и регулирование)».
Это вполне справедливая, лаконичная и
исчерпывающая оценка того, что произошло. Можем лишь констатировать, что за
прошедшее время «новой информации», которая привела бы к изменению выводов
INSAG, не появилось.
Послесловие
При работе над книгой мы просмотрели
доступную информацию о многих авариях и катастрофах, где можно исключить
полностью или в значительной степени снизить роль внешних обстоятельств
(природных явлений, войн и т.д.) в инициации или развитии аварии (катастрофы).
Таких примеров много. И все эти аварии и катастрофы происходили примерно по
одному и тому же сценарию. Но именно Чернобыль уникален, если можно так
выразиться, чистотой эксперимента.
Чернобыльская авария — дело рук
человеческих от начала и до конца, и начиналась она за много лет до катастрофы.
На всех этапах ее истории, от начала проектирования реактора РБМК-1000 и до
ночи 26 апреля 1986 года, именно человек был главной, пожалуй единственной,
скрипкой в оркестре. Только человек и созданная им техника. Именно это
заставляет еще раз обратиться к тому, что последние годы объединяют простым
выражением — «человеческий фактор».
Создавали реактор коллективы и специалисты
высочайшей квалификации, имеющие реальные заслуги и достижения, обладавшие
огромным опытом в своей отрасли знаний, — в этом нет никаких сомнений. Но
почему эти люди и эти коллективы стали непререкаемыми авторитетами? Кто, как не
мы сами и такие, как мы, создали им этот ореол непогрешимости? И этот
непререкаемый авторитет благодаря нашему бездействию или нашему безразличию
позволил сформировать монополию на истину, против которой стало очень сложно,
иногда просто невозможно, выступать.
Почему у «великих» на определенном этапе
возникает чувство самоуспокоенности, уверенности в своей незыблемой правоте? И
почему «великие» так боятся признать свои ошибки, боятся сказать об этом тем,
кто может о них споткнуться? Почему боятся предупредить о неприятностях, с
которыми можно столкнуться? Ведь это не принижает заслуги, наоборот, вызывает
уважение.
Почему те, кто эксплуатируют технику,
столкнувшись с недостатками этой техники, не идут до конца в борьбе за
выяснение деталей, не добиваются принятия соответствующих решений и изменения
ситуации?
Почему и те, и другие оказываются не в
состоянии оценить последствия проявления (реализации) выявленных недостатков?
Или становится страшно даже думать о возможных последствиях, поэтому и те, и
другие, как страусы, прячут голову в песок, предпочитают остановиться в своем анализе?
Почему так хочется верить в то, что «этого не может быть, потому что этого не
может быть никогда»? И почему мы так уверены, что не может
быть «маловероятного совпадения», а если и будет, то, может быть,
пронесет?
Почему операторы, оказавшись в ситуации,
которую до конца не понимают, боятся признаться самим себе в том, что надо
остановиться и разобраться, но «не лезть на стену» ради выполнения задания?
Почему и в этом случае верх берет надежда — «а может быть, пронесет?».
И ведь бывает, что получается,
преодолевается и проносит! Но не всегда.
Эти и множество других вопросов можно и
нужно задавать. Ясно одно: человеку свойственно принимать решения, направленные
на достижение поставленной им цели. Именно это приводит к рискованным, зачастую
плохо обоснованным решениям, которые порождают риски неудачи, серьезных отказов
и катастроф.
И еще один плод многолетнего наблюдения.
Все значительные неудачи, отказы и тем более аварии и катастрофы — всегда
результат многочисленных нарушений и отступлений от норм, правил и стандартов.
Это всегда «маловероятное совпадение» действий, решений или отсутствия решений;
совпадение маленьких отказов и нарушений, которые ведут к катастрофе.
Накапливаться эти нарушения, ошибочные решения и отказы могут годами — рано или
поздно их критическая масса реализуется в чем-то большом, значительном, в
катастрофе. Так и было в чернобыльской трагедии. Ведь если вдуматься, это
действительно страшно, что за много лет никому так и не удалось прервать эту
цепочку событий, решений, бездействия, чтобы остановить сползание к точке,
после которой нет возврата, после которой — взрыв!
Можно много говорить о важности
воспитания, образования, роли личного примера и т.д. для преодоления или
исключения «маловероятных совпадений». Практика показывает, что это важный
и полезный путь. Но слишком мала доля людей, готовых до конца идти в
отстаивании своей позиции, способных, оказавшись в меньшинстве, преодолеть
преклонение перед авторитетами или способных остановиться в критический момент.
Человечество выработало несколько
проверенных методов снизить вероятность тяжелых аварий и катастроф — разделение
полномочий тех, кто выполняет, и тех, кто оценивает и контролирует,
соревнование идей, независимая экспертиза, исключение монополизма на истину в
последней инстанции. Мировая и отечественная практика показывает, что это
наиболее эффективный путь к снижению вероятности техногенных аварий и
катастроф.
И все равно полностью исключить
техногенные аварии и катастрофы нельзя — это плата человечества за прогресс. А
ведь есть еще и природные катаклизмы. Поэтому так важно быть готовыми к
преодолению последствий аварий и катастроф. Готовиться надо всем, не только
специально предназначенным для этого формированиям, но и населению. О последней
составляющей, но не последней по важности, забывают. И за это приходится дорого
платить. В конечно итоге ведь именно население в подавляющем числе случаев
становится и объектом, и субъектом катастроф — не стоит об этом забывать.
И еще раз о чернобыльской катастрофе.
Многим хочется все списать на социально-экономические и политические условия,
сложившиеся в СССР. Но это не совсем так. Действительно, многое, особенно
масштабы катастрофы, во многом были определены спецификой существовавших в
стране отношений. Однако считать чернобыльскую катастрофу только лишь плодом
системы — глубочайшее заблуждение, которое ведет к тому, что такие катастрофы
будут повторяться при любом общественном строе!
Основной виновник техногенной аварии и ее
основной пострадавший — всегда человек! Это должно дойти до сознания каждого.
Недостаточная квалификация, конформизм, самоуспокоенность и самоуверенность,
беспринципность, неудовлетворительное психологическое состояние и моральная
подготовка — прямой путь к авариям и катастрофам. Культура безопасности — это
обязанность каждого.
