Отметили 30-летие образования Концерна. Правда, как-то буднично без фанфар и именитых гостей. Думаю, что определяющую роль в скромности праздника сыграла продолжающаяся специальная операция и очередная пандемия.

Более подробно о создании концерна я написал в статье « Как это было. Концерну Росэнергоатом - 30 лет!», где утверждал, что атомная энергетика за время своей работы прошла сложный и трудный путь, и неоднократно само существование ее было под вопросом. Об одной из таких угроз я хотел бы рассказать, так как был непосредственным участником тех событий.

После Чернобыльской аварии в начале 1986 года произошли массовые отказы системы управления и защиты СУЗ на большинстве реакторов c ВВЭР-1000 – это зависания и расцепления поглощающих стержнейСУЗ (системы управления и защиты)при срабатывании аварийной защиты. И если расцепления приводов еще можно было пережить, т.к. основными негативными последствиями были снижение мощности (обидно терять миллионы рублей, но не смертельно), недовыработка и перекосы в нейтронных полях активной зоны, то зависания могли в случае аварийной ситуации на реакторе закончиться катастрофой с расплавлением активной зоны и выходом радиоактивности за пределы гермооболочки.

Говорю уверенно, т.к. в то время я курировал в 16 ГУ Минсредмаша СССР (открытое название Главатомэнерго Государственного комитета атомной энергии) проблемы эксплуатации действующих и разработку перспективных реакторных установок с ВВЭР, и, соответственно, работу ОКБ «Гидропресс» (главный конструктор В.В.Стекольников) и Отделения Курчатовского института (руководитель   В.А.Сидоренко). А проблем с РУ ВВЭР хватало: то уронили при транспортировке корпус реактора на площадке НвАЭС, там же образовалась трещина в опорном кольце реактора, трещали коллектора и трубчатка парогенераторов на ВВЭР и т.п.

Все это требовало принятия соответствующих решений и организации работ как на уровне главного конструктора и (ОКБ ГП) и Научного руководителя, так и 16 главного управления. Но возникшие проблемы с приводами СУЗ были серьезнее большинства других, речь шла не только о существовании атомной энергетики, но и всей страны. Еще одна авария с расплавлением активной зоны и выходом радиоактивных материалов за пределы площадки могла не только похоронить отечественную атомную энергетику, но и запустить процессы развала страны. Тем более, что западные непартнерыуже начали компанию по дискредитации советского мирного атома, подхваченную отечественными либералами и экологами. Цель была, конечно, «святая» – напугав мировое сообщество атомной угрозой, закрыть советские АЭС и вытеснить СССР с мирового рынка атомных технологий!

В 1986 году антиатомная компания только начинала разворачиваться с требований всего «прогрессивного» сообщества (тогда еще не ЛБГТ- сообщества) закрыть все АЭС с РУ типа РБМК, которое позднее, с началом перестройки и гласности распространилось на всю атомную энергетику страны. Помню в командировке в Воронеже мы с Виктором Алексеевичем Сидоренко сойдя с поезда ждали машину для поездки на аварийный энергоблок НВАЭС, где на ВВЭР-440 была обнаружена трещина в опорном кольце корпуса реактора.

Разговорившись, он произнес сакраментальную фразу: «знаешь, после Чернобыля в приличной компании стало стыдно говорить, что ты работаешь в атомной энергетике». Я ее запомнил, также как всегда буду помнить профессионала высочайшего класса В.А.Сидоренко. Не хватало только еще тяжелой аварии на АЭС с ВВЭР, чтобы встал вопрос о закрытии всей атомной энергетики. А вероятность такой аварии из-за отказов СУЗ была и ежемесячно возрастала.

Кстати, причиной повреждения опорного кольца корпуса реактора, оказалась медная прокладка, установленная при монтаже для выравнивания корпуса. Сейчас точно не помню, но отклонение от горизонтали многометрового в диаметре корпуса допускалось где-то на уровне 1-2 миллиметра. Также к причинам можно отнести нарушения правил и норм при монтаже, вызванное желанием поскорее сдать энергоблок, и недостаточный контроль за монтажом со стороны эксплуатации и надзирающих органов.

Сначала, на стадии осознания проблемы и постановки задачи (а это уже почти половина ее решения), начались взаимные обвинения: главный конструктор предъявлял претензии к эксплуатации приводов, эксплуатация говорила о дефектах в конструкции приводов СУЗ. Кстати, обвинения с одной и другой стороны, как выяснилось позже, были обоснованными. Другой вопрос, что они не ускоряли, а тормозили решение проблем. Потребовался грозный оклик с самого верха. Политбюро ЦК КПСС на доклад, сделанный профильными отделами ЦК о нарушениях в работе приводов СУЗ, дало поручение, помню, 5 министерствам (Министерствам Среднего машиностроения, Энергетики, Энергетического машиностроения, Приборостроения, Электротехнической промышленности и АН СССР) в месячный срок разобраться с проблемами СУЗ, найти решение и доложить! Почему до мельчайших подробностей помню всю эту историю – курировать решение этой проблемы в аппарате Минсредмаша (и соответственно роль стрелочника в случае неудачи, правда вместе с достойной компанией в лице ОКБ «Гидропресс и Курчатовского института) было поручено мне!  Импульс, пришедший с самого верха положил конец поискам виновных, и работа закипела. Были найдены технические решения, как в изменении конструкции, так и правилах эксплуатации (не хочу утомлять читателей техническими подробностями). Скажу только, что причины расцепления и зависания были разными. И если при расцеплении потребовалось минимальное изменение узла крепления кластера поглотителей к штанге привода, то при зависании пришлось вносить более серьезные изменения в конструкцию.

Необходимо также отметить, что отказы происходили на фоне грубых нарушений правил эксплуатации приводов СУЗ персоналом АЭС. Кстати, при работе приводов СУЗ на испытательном стенде в ОКБ «Гидропресс», где их «гоняли» до исчерпания ресурса в условиях, имитирующих эксплуатационные, ни одного (!) случая расцепления, а тем более зависания не было. Заключительным аккордом, уже к концу установленного месячного срока, было совещание на Ижорских заводах (тогда – изготовитель приводов СУЗ) с участием 4 министерств (все были представлены заместителями – первыми заместителями Министра), а вот руководство Минсредмаша почему-то не пригласили, и начальник 16 ГУ Куликов направил меня.

Ехали мы с В.В.Стекольниковым и поселились в одном номере. На следующий день разгорелась последняя жаркая дискуссия между генеральными директорами Ижоры и Электросилы, но уже не по вопросу что делать, а кто будет отвечать в целом за привод СУЗ, если что-то пойдет не так, ведь ответственность лежит на том предприятии, которое сварит на изделии последний шов.

Но сроки были ограничены: на следующий день от Политбюро должен приехать на Ижорский завод секретарь ЦК Зайков и выслушать наш доклад. До поздней ночи мы вдвоем с Василием Васильевичем Стекольниковым писали в гостинице протокол совещания, который утром в цейтноте подписали все участники и доложили Зайкову о том, что технические и организационные решения найдены и отказы приводов СУЗ будут устранены. Но на этом эпопея с приводами для меня не закончилась: нужно было еще и доложить в ЦК о проделанной работе, причем доложить за подписью всех, кому поручалось, т.е. 5 Министров и Президента АН СССР А.П.Александрова. Это осложнялось еще и тем обстоятельством, что на поручении стоял гриф из 2 букв, кто работал в системе Минсредмаша знает, что это такое, и естественно, ответ должен быть тоже с 2 буквами.

Не буду утомлять читателей описанием хождения по мукам, т.е. по 4 министерствам (в Минсредмаше я подписал сразу), расскажу только о запомнившейся встрече с Президентом Академии наук СССР, директором Курчатовского института Великим! (без преувеличения и иронии) Анатолием Петровичем Александровым.

Помог Кулов Евгений Владимирович, незадолго до этого вновь вернувшийся в 16 Главк заместителем начальника с должности Председателя Госатомнадзора СССР, которую пришлось покинуть после Чернобыля. Узнав, что осталась только подпись Анатоль Петрова, так его называли в Минсредмаше, он через Сидоренко В.А. разыскал его дома. Александрову нездоровилось, и мы поехали к нему в коттедж, недалеко от института. Должен отметить, что коттедж выдающегося ученого и организатора науки был, по сегодняшним меркам, очень и очень скромным. Войдя в гостиную, мы присели и скоро со второго этажа вышел сам А.П.  Одет он был в какие-то треники телесного цвета и такую же фуфайку, что было диссонансом с рангом Президента РАН и директора Курчатовского института. Привыкший видеть его в официальной одежде на всяких торжественных мероприятиях я даже смутился. 

Выслушав мой доклад о проблемах с зависанием и расцеплением приводов СУЗ и их устранении, Анатоль Петров задал мне вопрос: «а причина зависаний и расцеплений одна и та же?». Я начал объяснять, что разные, но почувствовал под столом довольно сильный толчок ногой от Кулова. Поняв, что не стоит утомлять великого человека ненужными подробностями и подписав доклад в ЦК, я отбыл на работу.

В целом этим эпизодом (вниманием к проблемам атомной энергетики даже на уровне Политбюро) скажу основное: использование атомной энергии, как в мирных, так и других целях и ее безопасность были в центре внимания высшего руководства страны. Для понимания хочу напомнить, что практически все заместители Председателя Правительства СССР, да и сам Председатель Н.И.Рыжков, принимали непосредственное участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, сменяя друг друга на площадке ЧАЭС каждые две недели.

В данной статье я хотел рассказать не только о решении одной из существенных проблем атомной энергетики, но и о системе принятия решений по безопасности в техногенной сфере в то время. Угрозы существования атомной энергетики с решением проблемы приводов СУЗ не закончились, а нарастали в основном в период смутных 90-х годов, но перешли из технической плоскости в организационно-экономическую и, как  бы поточнее выразиться, – в область общественной приемлемости (информационно психологическую).  Но, как говорится, это уже другие истории, о которых я надеюсь рассказать позже.