Корреспондент МН М. Мошкин объявляет, что в объяснении причин аварии существует две противоречащих друг другу версии. Но если версий - несколько, то и одного мнения в «профессиональном сообществе» быть не может! И тогда любой отдельно взятый представитель этого сообщества непременно должен быть приверженцем какой-то одной из этих версий. Т.е. должен быть пристрастным и односторонним.
Что в этом интервью и получилось. Е. Адамов в теме аварии на ЧАЭС показал себя человеком пристрастным и односторонним, сторонником одной из версий. А именно – той, которая была озвучена в 1986 году для МАГАТЭ, которая оправдывала руководителей ИАЭ, НИКИЭТ и Минсредмаша, и которая перекладывала вину на дирекцию и персонал ЧАЭС
* * *
Вот, интересно: доклад Комиссии Государственного комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике
(ГПАН) «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г.» - это профессиональное суждение или нет?
Не правда ли, замечательно, что документ с таким названием и из такого источника не привлек, в качестве источника первичной информации, внимания журналиста, берущегося писать об этой аварии? Не замечательно ли, что он не был упомянут и Е.О. Адамовым?
Авторы Доклада на обладание истиной в последней инстанции не претендуют и тему закрытой не считают. Они начали с признания, что
«до настоящего времени (т.е. к началу 1990 г. – Н.К.) ни одной из научных организаций СССР не опубликована достаточно обоснованная версия, доказательно объясняющая зарождение и развитие аварийного процесса»[1]. И завершают словами:
«Исследования причин и обстоятельств аварии на 4 блоке чернобыльской АЭС нельзя считать завершенными, и они должны быть продолжены с целью установления истины и извлечения необходимых уроков на будущее»[2]. Свою же работу они считают попыткой
«проанализировать и обобщить имеющиеся к настоящему времени материалы и доклады, относящиеся к аварии».
Анализ материалов комиссия начинает с той самой официальной версии, обнародованной в августе 1986 г. на совещании экспертов МАГАТЭ. И обнаруживает, что в эту версию не попали слова из отчета ИАЭ о том, что нарушения порядка эксплуатации – это обстоятельства,
«при которых проявились недостатки в конструкции реактора»[3]. Мало того, в этом отчете, оказывается, сказано, что
«единственной версией, которая не противоречит имеющимся данным, является версия, связанная с эффектом вытеснителей стержней СУЗ»[4]. Дальше Комиссия констатирует, что в официальную версию не попали не только недостатки в конструкции, отмеченные в Отчете ИАЭ, но и вообще какие бы то ни было данные об экспертизе реактора. Т.е. первоначальную официальную версию сформировали, не ссылаясь на характеристики объекта как такового!
Между тем, как оказалось, обзор документов, доступных в апреле-мае 1986 г., показал, что в конструкции реактора имелся целый ряд отступлений от действовавших тогда требований безопасности. Эти отступления были вскрыты Правительственной комиссией, но
«вскрытые дефекты конструкции реактора и его неудовлетворительные физические характеристики не стали достоянием широкого круга специалистов и общественности страны. Отсутствуют они и в материалах, представленных в МАГАТЭ» [5] И возникает вопрос – Е.О. Адамов относится к тому широкому кругу специалистов и общественности, достоянием которого вскрытые дефекты не стали, или он был одним из тех, кто содействовал сокрытию этих данных?
Как оказалось, проект реактора содержал отступления по 9 статьям ПБЯ-04-74 и по 6 статьям ОПБ-73. В частности, указывается на отступление от требований статьи 3.2.2 ПБЯ-04-74:
«следует стремиться к тому, чтобы полный мощностной коэффициент реактивности не был положительным при любых режимах работы АЭС. Если полный мощностной коэффициент реактивности в каких-либо эксплуатационных условиях положителен, в проекте должна быть обеспечена и особо доказана ядерная безопасность реактора при работе в стационарных, переходных и аварийных режимах».[6]В ходе освоения энергоблоков РБМК-1000 выяснилось, что при выходе в режим стационарных перегрузок, т.е. года через три после физпуска, полный мощностной коэффициент становится положительным. Основная составляющая мощностного коэффициента у РБМК – это паровой коэффициент. И мощностной – сиречь паровой - коэффициент не должен быть положительным согласно требованиям по ядерной безопасности. А Евгений Олегович говорит, что требования к паросодержанию - это требования каких-то досужих публикаций! И еще Евгений Олегович говорит, что влияние паросодержания на мощность сказывается в нерегламентном состоянии. Но паросодержание в дочернобыльском РБМК влияло на мощность в любых состояниях, круглосуточно и ежесекундно, вызывая колебания мощности и формируя сигналы на работу регуляторов. Положительный мощностной коэффициент проявлялся в пространственной неустойчивости нейтронного поля. С этой неустойчивостью боролись, но не физически, не изменением знака обратной связи, а техническими мерами, внедрением ЛАР-ЛАЗ.
«… конструкция реактора, ядерно-физические и теплогидравлические характеристики активной зоны предопределили наличие положительного парового и мощностного коэффициентов реактивности…, при этом не была «обеспечена и особо доказана ядерная безопасность» ни для работы на номинальном уровне мощности, ни для промежуточных уровней мощности от минимально-контролируемой до номинальной. Это также не было сделано для переходных и аварийных режимов. Таким образом, реактор РБМК-1000, из-за ошибочно выбранных его разработчиками физических и конструктивных параметров активной зоны, представлял собой систему, динамически неустойчивую по отношению к возмущениям, как по мощности, так и по паросодержанию…»[7] Итак, реактор представлял собой систему, динамически неустойчивую. А динамически неустойчивая система в заданном состоянии удерживается только принудительно, только постоянной выдачей управляющих воздействий. Динамически неустойчивая система – это колебательная система. Период колебаний может быть сколь угодно большим, амплитуда – сколь угодно малой, но полная стабилизация динамически неустойчивой системы невозможна. При потере управления динамически неустойчивая система от заданного состояния уходит. Самолет, динамически неустойчивый в продольном направлении, рано или поздно свалится в пике или в штопор. Динамически неустойчивое судно рано или поздно опрокинется. Динамически неустойчивый ядерный реактор при отказе СУЗ или «падает», или разгоняется – вплоть до критичности на мгновенных нейтронах. Доклад ГПАН напоминает об аварийном разгоне реактора на блоке №1 Ленинградской АЭС 30 ноября 1975 г. как о предтече Чернобыльской аварии, как о такой, которая обусловлена динамической неустойчивостью.
Доклад отмечает, что авария на ЛАЭС не стала предметом изучения и обсуждения. И что авария на ЧАЭС была неизбежной в том числе и поэтому.
* * *
Да, персонал отключил систему аварийного охлаждения и заблокировал автоматические защиты по уровню воды и давлению пара. Но эти защиты – это, вопреки утверждению Е.О. Адамова, отнюдь не бо'льшая часть защит. И главное, что отключение этих защит на возникновение реактивностной аварии не влияет. А их подключение от реактивностной аварии не спасает. Что доклад и подтверждает. Однако Евгений Олегович продолжает ставить это операторам в вину. Да, конечно, защиты по давлению и по уровню могли бы заглушить реактор, не доводя его до неуправляемого состояния. А могли бы его и разогнать, поскольку концевой эффект при заглушении реактора от этих защит проявляется точно так же, как от нажатия кнопки. И неужели Евгений Олегович, как инженер, не понимает, что если система неустойчива, то она в принципе обречена, что потеря управления в неустойчивой системе – это дело случая и времени!
Эти автоматические защиты Евгений Олегович сравнивает с педалью тормоза. Дескать, отключить защиты – все равно что снять педаль тормоза в автомобиле. Снять педаль тормоза – а потом предъявлять претензии к конструкторам!
Но ведь педаль тормоза – это не автоматические защиты. Педаль тормоза - это большая красная кнопка АЗ-5. Более уместна здесь такая аналогия – что бы мы сказали о конструкторах автомобиля, в котором педаль тормоза – ну да, в нерегламентном состоянии, что уж тут! – превращается в педаль газа?
* * *
Самое примечательное, о чем рассказано в Докладе, это что все недостатки РБМК-1000 были известны до аварии. В полном объеме проблемы, связанные с эксплуатацией РБМК, были выявлены к 1984 г. И были понятны технические меры по устранению этих недостатков. И были составлены предложения по приведению реакторов в соответствие с требованиями норм и правил.
И ничего сделано не было. И создается такое впечатление, что Евгений Олегович сетует на то, что авария заставила все это сделать.
Красной нитью Доклада стала мысль о том, что глубинная причина чернобыльской аварии – это, в конечном счете, пороки в организации работ по использованию атомной энергии в тогдашнем СССР. Конкретно - это и отсутствие подлинно независимого надзорного органа. Это и отсутствие законодательного регулирования. Это и отсутствие предприятий со статусом и полномочиями эксплуатирующей организации, и как следствие – это безответственность Научного руководителя и Главного конструктора. И секретность, приводящая к сокрытию опыта эксплуатации. По мнению комиссии,
«наиболее важным уроком чернобыльской аварии является … необходимость внедрения во все аспекты использования атомной энергии в СССР требований концепции «культуры безопасности»»[8].
Что такое эта самая культура безопасности при использовании атомной энергии, почему она отсутствовала в тогдашнем СССР, как её обеспечить в современной России и в современном мире – это вопросы вечно живые. Не вспоминая о культуре безопасности в разговоре про чернобыльскую аварию, Евгений Олегович не хочет также видеть, что полное отсутствие такой культуры сегодня демонстрируют владельцы АЭС «Фукусима» и государственная власть современной Японии.
[1] Доклад Комиссии Государственного комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г.» // Чернобыльская авария: дополнение к INSAG-1. INSAG-7. Доклад международной консультативной группы по ядерной безопасности. – Международное агентство по атомной энергии. Вена, 1993. с.38.