PRoAtom - Как трагедия стала фарсом

По страницам книги Николая КАРПАНА «От Чернобыля до Фукусимы»

«… руководство станции осудили, остальной персонал навечно заклеймили. Несогласных с таким подходом — уволили, а погибших — великодушно простили…»

От редакции PROATOM. RU

Имя Николая Васильевича КАРПАНА хорошо известно как специалистам атомной отрасли, так и всем, интересующимся её историей.

Н.В. Карпан – инженер-физик, выпускник Томского политехнического института, в 1979 – 1989 гг. - работник Чернобыльской АЭС, зам. Главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности, участник ликвидации последствий аварии, участник работы над Докладом комиссии ГПАН СССР «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г. (1991 г.), включенном впоследствии в доклад Международной консультативной группы по ядерной безопасности МАГАТЭ (INSAG-7).

В 2005 году увидела свет книга В.В. Карпана «Чернобыль. Месть мирного атома». Александр Александрович Ядрихинский, инспектор Госатомнадзора, за пять месяцев до Чернобыльской аварии составивший отчет о ядерной опасности реактора РБМК-1000, об этой книге отозвался так: «Ваша книга является очень хорошим учебным пособием для эксплуатационного персонала реакторов».

К сожалению, первая книга Н.В.Карпана, содержащая детальный анализ характеристик реактора, настольной книгой российских атомщиков не стала – увидевшая свет в Киеве, в России она переиздана не была.

Представляя отрывок из второй, вышедшей сравнительно недавно (2011) книги Н.В. Карпана «От Чернобыля до Фукусимы», мы прежде всего хотим указать на само существование этой книги. Она снова вышла в Киеве, в российских книжных магазинах её нет, нет её в большинстве российских библиотек. Между тем, если в российской атомной отрасли имеет место Ренессанс и даже готовится Прорыв, эта – вторая - книга Николая Васильевича Карпана должна быть в каждом техническом вузе, в каждом НИИ, на каждой атомной станции.

Конкретным поводом к тому, чтобы обратиться к этой книге, стало выступление в эфире радио «Эхо Москвы» экс-министра России по атомной энергии Евгения Олеговича АДАМОВА 1]. Персонал ЧАЭС Евгений Олегович аттестовал как уголовников, а свойство реактора к саморазгону было выявлено, по его мнению, только в результате аварии.

Мы надеемся, что рассказ участника и очевидца событий будет интересен и Евгению Олеговичу, и редакции радио «Эхо Москвы», и нам всем.

Часть 2.
ТРАГЕДИЯ СТАНОВИТСЯ ФАРСОМ

Как реактор РБМК готовили к взрыву

<…>

К моменту своего утверждения Технический проект энергоблока с реактором РБМК-1000 имел десятки отступлений от существовавших с 1973—74 гг. нормативных документов по безопасности, требования которых являются обязательными к исполнению. Основными из этих документов были «Общие положения обеспечения безопасности атомных станций при проектировании, строительстве и эксплуатации» (ОПБ-73) и «Правила ядерной безопасности атомных электростанций» (ПБЯ-04-74). В 1982 г., после принятия Общих положений по безопасности (ОПБ-82), проект РБМК также не был приведен в соответствие с новыми требованиями, что являлось грубейшим нарушением.

В среде разработчиков реакторов, где были представители разных конструкторских направлений, назревал скандал. А в коллективах работников АЭС, занимающихся безопасностью реакторов — бунт. В адрес разработчиков реактора и в Госатомэнергонадзор пошли десятки писем с замечаниями к реактору. Эксплуатировать далее РБМК, проявившего опасные свойства за время его практического освоения, было уже нельзя. Реакторы нужно было срочно останавливать и проводить работы по устранению конструкторских просчетов. Из-за этого под угрозой срыва оказался план выработки электроэнергии в СССР, со всеми вытекающими для виновников этого срыва последствиями. Поэтому в 1984 г., по инициативе Главного конструктора (институт НИКИЭТ) и Научного руководителя (ИАЭ им. Курчатова), был срочно созван Межведомственный научно-технический совет (МВНТС) по атомной энергетике. Этот совет принял беспрецедентное решение — временно «узаконить» имеющиеся отступления от правил безопасности, а переделку реакторов отложить на несколько лет, до наступления периода их плановой реконструкции [см. «Чернобыльская катастрофа: причины и последствия (экспертное заключение)», Часть 1, Минск, 1993, с. 57—58]. Таким простым бюрократическим способом разработчикам проекта удалось переложить свою ответственность на Межведомственный совет, который разрешил и дальше эксплуатировать полтора десятка мощнейших атомных энергоблоков, фатально не соответствующих требованиям ядерной безопасности.

Работников АЭС такое решение Межведомственного совета не удовлетворило, поэтому они продолжали выявлять недостатки РБМК и требовать от Главного конструктора и Научного руководителя проекта конкретных действий по повышению ядерной безопасности энергоблоков. Последним (перед аварией) стал беспрецедентный анализ ядерной безопасности РБМК, проведенный инспектором по ядерной безопасности на Курской АЭС Ядрихинским А.А., который выявил в конструкции реактора и его системах безопасности тридцать два грубейших нарушения ПБЯ- 04-74, ОПБ-82, Правил устройства и безопасной эксплуатации АЭС [см.: «Чорнобильська трагедiя. Документа i матерiали», Институт истории Украины, Киев, Наукова думка, 1996, с. 58—71).

Свою работу он направил (за пять месяцев до Чернобыльской аварии!) в Москву — начальнику 1-го Главного управления Госатомэнергонадзора СССР Горелихину В.К. и в Волгодонск - начальнику Управления южного округа Госатомэнергорнадзора СССР Шкабаре B.C.

В Москве требования А.А.Ядрихинского, как обычно, были проигнорированы, а из Волгодонска пришел официальный ответ. Письмо Госатомэнергонадзора от 06.12.85 (№ ЮО 32-829) содержало примечательные слова начальника управления округа: «...судя по пункту 11.5 Выводов автор предлагает остановить все реакторы РБМК... по причине физического несовершенства системы управления и защиты реактора (СУЗ), хотя, по моему мнению, состав СУЗ, приведенный в вышеуказанной графе, отвечает требованиям ПБЯ».

Это был ответ по принципу — я начальник, ты дурак. Разумеется, Шкабара не был человеком, взявшим на себя единоличную ответственность за непринятие срочных мер, которые могли бы предотвратить Чернобыльскую аварию. Он был лишь последним в цепочке разного калибра чиновников от науки, чей непрофессионализм и безответственность укрылись за его именем.

Несмотря на требование инспектора остановить реакторы, которое он обосновал строгими расчетами и ссылками на Правила безопасности, атомные станции с реакторами РБМК продолжали работать, пока 26.04.86 на Чернобыльской АЭС не случилась катастрофической силы авария, которой можно было избежать.

Досудебная экспертиза аварии

В среде специалистов-атомщиков многие считали, что на советских АЭС авария с разгоном мощности на мгновенных нейтронах произойти не может, так как конструкция и физика реакторов этого не допускают. Якобы достаточная для разгона энергетического реактора положительная реактивность не может проявляться в нем быстрее, чем скорость действия его аварийных защит. Разработчики систем управления и защит реактора убеждали всех, что аварийная защита быстро введет большую отрицательную реактивность и заглушит реактор.

Самая серьезная авария, которая может произойти на энергетическом реакторе - это прекращение охлаждения активной зоны с последующей разгерметизацией топливных сборок от выделяющегося тепла. Дело в том, что даже при обычном заглушении реактора в топливе продолжается остаточное тепловыделение из-за радиоактивного распада накопившихся продуктов деления урана. Для предотвращения таких аварий на всех реакторах существуют системы аварийного охлаждения реактора и другие системы безопасности. Но если их отключить, то при таком грубом нарушении правил эксплуатации авария может случиться. По этой логике и пошло расследование причин Чернобыльской аварии, начатое Правительственной комиссией 27 апреля 1986 г. (группа замминистра МСМ А.Г. Мешкова). Картина аварии виделась Мешкову достаточно просто — кавитация разрушила трубопроводы напорной части КМПЦ, и началась проектная МПА при отключенной персоналом защитной системы аварийного расхолаживания САОР. Реактор остался без воды, что внесло огромную положительную реактивность от проявления полной величины парового эффекта реактивности. Именно этот вариант развития аварийного процесса рассматривался как наиболее вероятный. Но не все исходные данные были к этому моменту доступны комиссии.

Александр Григорьевич Мешков, заместитель министра Среднего машиностроения СССР.

Магнитные записи программы ДРЕГ и осциллограммы выбега еще не были расшифрованы. Тем не менее, оперативно был подготовлен Акт расследования аварии, обвиняющий в аварии исключительно только персонал станции. Этот акт был подписан всеми членами комиссии А.Г. Мешкова, за исключением зам. министра энергетики Г.А. Шашарина и директора ВНИИАЭС А.А. Абагяна. У них были основания не подписывать этот Акт, потому что параллельно с работой правительственной комиссии специалистами Минэнерго и ВНИИАЭС в Москве проводилось собственное расследование, в процессе которого были установлены два важных факта (ВНИИАЭС, http://accidont.ru/resch.html ):

Армен Артаваздович Абягян, директор ВНИИАЭС

1) В том состоянии, в котором реактор находился к моменту его останова СИУРом Топтуновым, погружение стержней аварийной защиты в активную зону вносило, на начальном этапе погружения, положительную реактивность.

2) Расшифровка осциллограмм выбега и их синхронизация с записями штатных приборов и устройств БЩУ показала, что кнопка аварийной защиты была нажата Леонидом Топтуновым до начала аварии (а не после, как утверждалось в акте комиссии Мешкова). Это самый принципиальный момент, сводящий расследование к двум вариантам. Либо в реакторе уже начался аварийный процесс, который операторы заметили и решили остановить его кнопкой АЗ-5, но не успели. Либо операторы стали останавливать реактор в связи с окончанием выполнения программы, и после этого (в результате этого) началась авария. Одновременно стало ясно, что ввод положительной реактивности аварийной защитой мог обеспечить только старт аварийного процесса. Из-за его величины, не превышающей долю запаздывающих нейтронов (1 бэта). Для развития аварии в истинно катастрофическом масштабе, после проявления концевого эффекта стержней СУЗ, в реакторе должен был сработать еще один источник положительной реактивности. Таким источником мог быть только паровой эффект, полная величина которого на энергоблоке № 4 была равна 5 бэта. Внесение величины реактивности намного большей одной бэта способно вызвать мгновенный разгон мощности реактора, подобный взрыву атомной бомбы. Такой разгон разносит в клочья любой реактор, что уж говорить про РБМК, который проектанты не закрыли в прочно-плотный бокс из массивного железобетона.

С учетом вышеприведенных фактов, вместо окончательного оформления первого акта, подготовленного Минсредмашем, Минэнерго предлагает более обоснованную версию аварии. Так появляется дополнение к акту расследования группы Мешкова, которое в корне меняет его выводы. На этом совместная работа МСМ и Минэнерго, по расследованию причин Чернобыльской аварии, закончилась. Дальше началась классическая межведомственная борьба. Основной ареной этой борьбы стал научно-технический совет Министерства среднего машиностроения, возглавляемый академиком А.П. Александровым, президентом Академии наук СССР и, по совместительству, директором ИАЭ (Научный руководитель проекта РБМК). Этот совет относился исключительно к МСМ, но благодаря А.П. Александрову он стал межведомственным (МВНТС), после чего стал позиционировать себя высшим органом по научно-техническим вопросам в атомной энергетике.

Отводя от себя обвинение, вносимое в Акт дополнениями от Минэнерго, Совет провел два специальных заседания (2 и 17 июня 1986 г.), на которых представители Главного конструктора и Научного руководителя (создатели РБМК) всеми силами старались не допустить обсуждения ошибок в конструкции и физике реактора 4-го энергоблока ЧАЭС. Однако их оппонент — зам. министра атомной энергетики[2] Г.А. Шашарин, не сдавался. Им было написано личное письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС М.С. Горбачеву, с кратким изложением ситуации в МВНТС и жалобой на сокрытие Средмашем истинных причин аварии (черновик письма представлен далее, в Приложении к этой части книги). После этого работа по выработке окончательного заключения о причинах аварии была перенесена на самый высокий уровень — в Политбюро ЦК КПСС.

Расследование причин Чернобыльской аварии Правительственной комиссией было завершено докладом ее Председателя на заседании Политбюро ЦК КПСС 3 июля 1986 г. Далее цитируются краткие выдержки из Протокола этого заседания (От автора — спасибо народному депутату Верховного Совета СССР Алле Ярошинской, сохранившей этот документ. И чернобыльцу Владимиру Щербине, который сделал анализ выводов из этого Протокола, часть которых я использовал далее. Полный текст Протокола приведен в книге А.А. Ярошинской «Философия ядерной безопасности», Москва, 1996 г.).

Заседание Политбюро ЦК КПСС 3 июля 1986 года.

«Сов. секретно» Экз. единственный. (Рабочая запись).

Председательствовал тов. Горбачев М.С. Присутствовали: т.т. Алиев Г.А., Воротников В.И., Громыко А.А., Зайков Л.H., Лигачев Е.К., Рыжков Н.И., Соломенцев М.С., Щербицкий В.В., Демичев П.Н., Долгих В.И., Слюньков Н.Н., Соколов С.Л., Бирюкова А.П., Добрынин А.Ф., Никонов В.П., Капитонов И.В.

1. Доклад Правительственной комиссии по расследованию причин аварии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г.

Горбачев — ...Слово предоставляется т. Щербине...

Щербина Б.Е. (зам. Председателя Совета Министров СССР) — ...Авария произошла в результате грубейших нарушений эксплуатационным персоналом технического регламента и в связи с серьезными недостатками конструкции реактора. Но эти причины неравнозначны. Исходным событием аварии Комиссия считает ошибки эксплуатационного персонала.

Борис Евдокимович Щербина, заместитель Председателя Совета Министров СССР, Председатель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Как видим, знакомая песня, хотя к этому времени Правительственной комиссии были известны резко негативные экспертные оценки о конструктивной надежности реактора. Но дальше, уже опровергая самого себя, докладчик говорит:

Щербина— Оценивая эксплуатационную надежность реактора РБМК, группа специалистов, работавшая по поручению Комиссии, сделала вывод о несоответствии его характеристик современным требованиям безопасности. В их заключении сказано, что при проведении экспертизы на международном уровне реактор будет подвергнут «остракизму». Реакторы РБМК являются потенциально опасными... Видимо, на всех действовала настойчиво рекламируемая якобы высокая безопасность атомных станций... Следует принять нелегкое решение о прекращении строительства новых атомных станций с реакторами РБМК... Коллегия Министерства энергетики и электрификации с 1983 г. ни разу не обсуждала вопросы, связанные с безопасностью АЭС.

...В одиннадцатой пятилетке на станциях допущены 1042 аварийные остановки энергоблоков, в том числе 381 на АЭС с реакторами РБМК...

После доклада председателя комиссии состоялось обсуждение проблемы надежности реактора. Оно-то и высветило неожиданные, мало кому ведомые, тайны советского реакторостроения.

Горбачев- Комиссия разобралась, почему недоработанный реактор был передан в промышленность? В США от такого типа реакторов отказались. Так, тов. Легасов?

Легасов — В США не разрабатывались и не использовались такие реакторы в энергетике.

Горбачев — Реактор был передан в промышленность, а теоретические исследования не были продолжены... Почему же все-таки не были продолжены теоретические исследования? Не получится ли так, что волюнтаризм отдельных лиц вовлекает страну в авантюру?.. Кто вносил предложение о дислокации АЭС около городов? Чьи это были рекомендации?.. Кстати, американцы, после имевшей место у них аварии в 1979 году не начинали строительства новых АЭС.

Щербина — Считалось, что вопрос о безопасности является решенным. Об этом говорится в издании института имени Курчатова, в подготовке которого участвовал и Легасов...

Горбачев — Сколько было аварий?

Брюханов (директор ЧернобыльскойАЭС) — В год происходит примерно 1—2аварии. ...Мы не знали, что в 1975 году нечто подобное было на Ленинградской АЭС.

Виктор Петрович Брюханов, директор Чернобыльской АЭС: «Мы не знали, что в 1975 году нечто подобное было на Ленинградской АЭС»

Горбачев - Произошло 104 аварии, кто несет ответственность?

Мешков (первый зам. министра среднего машиностроения СССР) — Это станция не наша, а Минэнерго.

Горбачев — Что Вы можете сказать о реакторе РБМК?

Мешков — Реактор испытанный. Только купола нет. Если строго выполнять регламент, то он безопасен.

Горбачев — Тогда почему же Вы подписали документ, в котором говорится, что его производство нужно прекратить?.. Вы меня удивляете. Все говорят, что этот реактор не доведен, его эксплуатация может вызвать опасность, а Вы здесь защищаете честь мундира.

Мешков— Я защищаю честь атомной энергетики...

Горбачев — Вы продолжаете утверждать то, что утверждали 30 лет, и это является отзвуком того, что сфера Средмаша не находилась под научным, государственным и партийным контролем. И во время работы Правительственной комиссии, т. Мешков, ко мне поступала информация о том, что Вы вели себя легковесно, старались замазать очевидные факты...

Горбачев — Сидоренко В.А., заместитель Председателя Госкоматомэнергонадзора СССР, пишет, что РБМК и после реконструкции не будет соответствовать современным международным требованиям...

Шашарин Г.А. (зам. министра энергетики и электрификации СССР) — Физика реактора определила масштаб аварии. Люди не знали, что реактор может разгоняться в такой ситуации. Нет убежденности, что доработка его сделает его вполне безопасным. Можно набрать десяток ситуаций, при которых произойдет то же самое, что и в Чернобыле. Особенно это касается первых блоков Ленинградской, Курской и Чернобыльской АЭС. Не может эксплуатироваться на имеющейся мощности Игналинская АЭС. Они не имеют системы аварийного охлаждения. Их в первую очередь следует остановить... Строить дальше РБМК нельзя, я в этом уверен. Что касается их усовершенствования, то затраты на это не оправдаются. Философия продления ресурса АЭС далеко не всегда оправдана.

Горбачев- Что нужно сделать институту физики Курчатова?

Александров — Считаю, что это свойство (разгон) реактора может быть уничтожено. У нас есть соображения о вариантах решения этой проблемы. Это можно было бы сделать за один-два года.

Горбачев— Это касается ныне действующих реакторов?

Александров — Ныне действующие реакторы можно обезопасить. Даю голову на отсечение, хоть она и старая, что их можно привести в порядок. Прошу освободить меня от обязанностей президента Академии наук и дать мне возможность исправить свою ошибку, связанную с недостатком этого реактора.

Горбачев — А можно ли эти реакторы довести до международных требований?

Александров — ...Все страны с развитой ядерной энергетикой работают не на таком типе реакторов, которые используются у нас.

Майорец (министр МАЭ, член Правительственной комиссии) — Что касается реактора РБМК, то на этот вопрос можно ответить однозначно. Никто в мире не пошел по пути создания реактора этого типа... Я утверждаю, что РБМК и после доработки не будет соответствовать всем нашим нынешним правилам...

Анатолий Иванович Майорец, министр энергетики и электрификации СССР

Рыжков — Мы к аварии шли. Если бы не произошла авария сейчас, она при сложившемся положении могла бы произойти в любое время. Ведь и эту станцию пытались взорвать дважды, а сделали только на третий год. Как стало сейчас известно, не было ни одного года на АЭС без ЧП... Были также известны и недостатки конструкции реактора РБМК, но соответствующие выводы ни министерствами, ни АН СССР не сделаны... Оперативная группа считает, что станции с большим строительным заделом с реакторами РБМК надо заканчивать и на этом прекратить строительство станций с этим реактором.

После доклада Председателя комиссии состоялось обсуждение проблемы надежности реактора. Выделим ключевые фразы участников этого заседания, посвященные причинам аварии:

1.1.              Реактор обладает свойством «разгона», которое обусловлено ошибками в физике и конструкции активной зоны. (Президент Академии наук СССР Александров.)

1.2.              Характеристики эксплуатационной надежности реактора не соответствуют современным требованиям безопасности. (Председатель Правительственной комиссии Щербина.)

1.3.              Развитие аварии, приведшее к разрушению реактора, произошло из-за недостатков конструкции реактора... Непосредственной исходной причиной начального роста реактивности явилось кипение воды в активной зоне... В этом начальном росте реактивности проявился недостаток конструкции реактора: положительный паровой эффект, обусловленный структурой активной зоны. (Из выводов Правительственной комиссии.)

1.4.              Первоначальный рост реактивности не был подавлен на начальном этапе движения стержней СУЗ после ввода в действие аварийной защиты реактора. В этом проявился второй недостаток конструкции реактора — неудачная конструкция стержней СУЗ. (Выводы Правительственной комиссии.)

1.5.              В обеспечении безопасности РБМК слишком много надежд возлагалось на организационно-технические меры и в то же время недостаточно внимания уделялось физике реактора. (Председатель Госатомнадзора Кулов.)

1.6.              Авария произошла в результате грубейших нарушений эксплуатационным персоналом технического регламента и в связи с серьезными недостатками в конструкции реактора. (Щербина.)

1.7.              Люди не знали, что реактор может разогнаться в такой ситуации. (Замминистра МАЭ Шашарин.)

1.8.              На всех действовала настойчиво рекламируемая, якобы высокая безопасность атомных станций. (Щербина.)

1.9.              Авария явилась неизбежным следствием недостатков общей политики государства в руководстве атомной энергетикой страны. (Премьер-министр СССР Рыжков.)

1.10.           В промышленность был передан недоработанный реактор. (Горбачев.)

1.11.           Необоснованное прекращение теоретических исследований по безопасности реактора после передачи его в промышленность. (Горбачев.)

1.12.           Волюнтаризм отдельных лиц, вовлекший страну в авантюру. (Горбачев.)

1.13.           Сфера Средмаша не находилась под научным, государственным и партийным контролем. (Горбачев.)

1.14.           РБМК являются потенциально опасными реакторами. (Правительственная комиссия.)
<…>

Заседание правильно ранжировало причины аварии на ЧАЭС:

1.                   Авария явилась следствием досрочного прекращения теоретических исследований по безопасности реактора, что сделало РБМК «потенциально опасным реактором». Виновность за это в первую очередь лежит на руководстве государства, руководстве Академии наук и Министерства среднего машиностроения.

2. Физикой и конструкцией реактора, в том числе системой его управления и защиты, не была исключена (как того требовали Правила ядерной безопасности; именно об этом писал в Госатомнадзор за полгода до аварии инспектор Ядрихинский) возможность «разгона» мощности реактора при некоторых рабочих ситуациях его промышленной эксплуатации. В этом виновны Научный руководитель и Главный конструктор реактора.

3. Разработчик Программы испытаний и персонал ЧАЭС, которых Главный конструктор не предупредил о способности РБМК к «саморазгону» в определенных ситуациях, ввели реактор в потенциально опасный режим. Виновность за это лежит на Главном конструкторе, руководстве эксплуатирующей организации и руководстве ЧАЭС.

Итак, уже в июне 1986 г., задолго до суда в Чернобыле, в СССР были определены истинные причины аварии и степень вины в ней конкретных лиц и организаций. В результате профессионального расследования, выполненного экспертами совместно с Генпрокуратурой СССР, было установлено: «Реактор РБМК обладает свойством «разгона», которое обусловлено ошибками в физике и конструкции активной зоны».

Причины аварии на ЧАЭС и ее виновники были определены максимально точно и занесены в протокол заседания Политбюро ЦК КПСС. Но предназначались эти истины только для высшего руководства СССР, поэтому протокол был составлен в единственном экземпляре и с грифом «Сов. секретно». А для страны, через семнадцать дней, в газете «Правда» (за 20.07.86) была опубликована совсем иная информация:

«В Политбюро ЦК КПСС»

«Политбюро ЦК КПСС на специальном заседании обсудило доклад Правительственной комиссии о результатах расследования причин происшедшей 26 апреля 1986 г. аварии на Чернобыльской АЭС, мерах по ликвидации ее последствий и обеспечению безопасности атомной энергетики.

Установлено, что авария произошла из-за целого ряда допущенных работниками этой электростанции грубых нарушений правил эксплуатации реакторных установок. На четвертом энергоблоке при выводе его на плановый ремонт в ночное время проводились эксперименты, связные с исследованием режимов работы турбогенераторов. При этом руководители и специалисты АЭС и сами не подготовились к этому эксперименту, и не согласовали его с соответствующими организациями, хотя обязаны были это сделать. Наконец, при самом проведении работ не обеспечивался должный контроль, и не были приняты надлежащие меры безопасности.

Министерство энергетики и электрификации СССР и Госатомэнергонадзор допустили бесконтрольность за положением дел на Чернобыльской станции, не приняли эффективных мер по обеспечению требований безопасности, недопущению нарушений дисциплины и правил эксплуатации этой станции...»

<…>

Невооруженным глазом видно, насколько разнятся выводы, содержащиеся в секретном Протоколе заседания Политбюро и в газете «Правда» — они просто диаметрально противоположны.

Коллектив станции был заклеймен и опозорен на весь мир. Мы надеялись, что на заседаниях Чернобыльского суда удастся восстановить правду об аварии. Но этого не случилось. С той поры истинными виновниками аварии была создана и выпущена в общество дезинформация, живущая и сегодня: «Истинную причину чернобыльского взрыва установить пока не удалось. Есть более ста версий, которые можно рассматривать как равновероятные».

Вернемся в Чернобыль. Поскольку в существовавших тогда Правилах ядерной безопасности АЭС было указано (п. 5.19), что в период эксплуатации ответственными за ядерную безопасность АЭС являются дирекция, начальник реакторного цеха и начальник смены, шестерка «чернобыльских козлов отпущения» была определена по этому принципу. В нее вошли: директор и главный инженер (от дирекции), зам. главного инженера и начальник реакторного цеха (от эксплуатации), начальник смены станции (от смены) и инспектор по ядерной безопасности на ЧАЭС. Они были арестованы задолго до суда. Почему их не оставили на свободе, хотя бы с подпиской о невыезде? Стали бы они скрываться? Трудно себе представить. Могли они помешать следствию? Нет, только теоретически. Следствие боялось, что оставаясь на воле, они могут поднять в разных инстанциях вопрос о недостатках реакторов РБМК. Что они привлекут внимание зарубежных СМИ.

Все было сделано для того, чтобы работники ЧАЭС не имели никакой возможности для изменения приговора, который был им вынесен в Политбюро ЦК КПСС задолго до суда. Если бы он был действительно открытым, со свободным состязанием равных в правах представителей обвинения и защиты, с независимой экспертизой, дело не было бы сведено только к обвинению работников ЧАЭС. Непременно подверглись бы рассмотрению и оценке опасные свойства реакторов РБМК. Не обошли бы вниманием и вопрос ответственности его создателей. Но увы, в те времена, да и сейчас, невозможно увидеть в суде, в качестве ответчиков, многократных Героев социалистического труда и членов ЦК КПСС. Создатели РБМК как раз и были такими «неподсудными». А.П. Александров - президент АН СССР (1975—86), трижды Герой социалистического труда и член ЦК КПСС с 1966 г. Н.А. Доллежаль — дважды Герой социалистического труда, Герой социалистического труда, лауреат Ленинской и многих Государственных премий СССР. Более того, Политбюро уже определило вектор для Чернобыльского суда…

Через десять лет после катастрофы корреспондент «Известий» Л. Капелюшный писал: «Перед слушанием дела Генеральная прокуратура подробно растолковала судьям, экспертам и обвинению, кто в чем виноват и кому что положено. И каково мнение ЦК КПСС. Поэтому процесс прошел гладко, без сучка и задоринки. Свидетелей и экспертов, которые говорили не то, выслушивали за две-три минуты» («Десять лет с Чернобылем», Глобус, №№ 185—188, апрель 1996 г.).

Открытый суд в закрытой зоне

Местом проведения суда над обвиняемыми в Чернобыльской аварии город Чернобыль был выбран закономерно, так как по действовавшему в советские времена законодательству суд должен проходить близко к месту совершения преcтупления. Расположен город всего в 12 км от атомной станции, так что его жителей эвакуировали еще в первые дни мая 1986 г. Поэтому никто не мешал назначить процесс открытым, в зоне, въезд в которую был возможен только по пропускам.

После аварии городок неоднократно подвергался дезактивации. Центр подкрасили, обновленное дорожное покрытие расчертили свежей разметкой, и к июлю 1987 г. административный центр зоны отчуждения оказался вполне готовым к проведению показательного «Чернобыльского суда».

Выбранный для его проведения Дом культуры был тщательно отремонтирован. Внешний вид портили только навешенные на окна решетки и пристроенный к зданию маленький закрытый дворик, в который заезжал автомобиль с обвиняемыми.

На суде были гости - 60 человек советских и иностранных журналистов. Остальные места занимал персонал ЧАЭС, 30-километровой зоны и участники суда.

Начало первого заседания назначили на 7 июля 1987 г. Журналисты были допущены только на первое и последнее заседания, чтобы услышать лишь обвинительное заключение (в первый день) и приговор. Подробности и обстоятельства аварии обсуждались на рабочих заседаниях, вход на которые был открыт не всем.

Если не считать выходных, то суд продолжался 18 дней. Работа начиналась в 11 часов утра и заканчивалась в 19 часов. В ходе заседаний выступило 40 свидетелей, 9 потерпевших и 2 пострадавших. Многие тогда ожидали, что материалы суда будут доступны всем, кто захочет узнать правду об аварии на ЧАЭС. Но в прессе и на телевидении появлялись лишь короткие сообщения о жаркой погоде в Чернобыле и успехах в борьбе за урожай. Так был создан еще один информационный пробел, теперь уже в судебной части истории аварии.

К сожалению, во время суда я не был освобожден от своих служебных обязанностей на ЧАЭС, поэтому некоторые рабочие заседания мною не стенографировались и здесь не приведены. По поводу записей, которые я вел открыто, меня не раз выводили из зала люди с буравящими глазами, чтобы дотошно расспросить, кто я такой и зачем я эти записи делаю. Приходилось объяснять, что они нужны мне для учебы персонала, потому что я главный на станции по ядерной безопасности и обязан быть точным в вопросах ответственности за нее. По-видимому, это звучало убедительно, и мне разрешали вернуться в зал судебных заседаний.

ПРЕДЪЯВЛЕНИЕ ОБВИНЕНИЯ

07.07.87

Заседание № 1

Участники:

Председатель судейской коллегии — Раймонд Бризе, член Верховного Суда СССР.

Народные заседатели — Константин Амосов и Александр Заславский.

В качестве запасного заседателя — Т. Галка.

Государственный обвинитель — Юрий Шадрин, советник юстиции 2-го класса, ст. помощник Генпрокурора СССР.

<…>
Подсудимые — Брюханов В.П., директор ЧАЭС, 52 года;
Фомин Н.М., главный инженер (ГИС), 50 лет;
Дятлов А.С., зам. главного инженера (ЗГИС), 56 лет;
Коваленко А.П., начальник реакторного цеха № 2, 45 лет;
Лаушкин Ю.А., инспектор ГАЭН на ЧАЭС;
Рогожкин Б.В., начальник смены станции (НСС), 53 года.

Адвокаты — трое из Москвы и трое из Киева.

Начало. Государственный обвинитель Ю. Шадрин сообщил, что подсудимые обвиняются по статье 220, пункт 2 УК УССР, предусматривающей ответственность за нарушения требований правил техники безопасности на взрывоопасных предприятиях, что повлекло за собой человеческие жертвы и другие тяжкие последствия. Кроме того, были предъявлены обвинения по статьям 165 и 167 УК УССР за злоупотребление служебным положением и безответственность при исполнении своих служебных обязанностей.

Потом Председатель Р.К. Бризе приступил к установлению личностей подсудимых. Они поочередно вставали и рассказывали свои биографии.

Подсудимые по делу об аварии на Чернобыльской атомной электростанции: директор ЧАЭС Виктор Брюханов, заместитель главного инженера Анатолий Дятлов, главный инженер Николай Фомин. Июль 1987 года

Секретарь суда в течение двух часов читает Обвинительное заключение.

Директор ЧАЭС и другие подсудимые обвиняются в том, что, пренебрегая своими служебными обязанностями, они допустили проведение на электростанции недоработанного с научной и технической стороны эксперимента, приведшего к катастрофе. В результате был уничтожен четвертый энергоблок, заражена радиоактивными осадками окружающая среда в районе электростанции, стала необходимой эвакуация 116 тыс. человек, в том числе жителей двух городов — Чернобыля и Припяти. Погибло 30 человек, в том числе двое в момент аварии, а несколько сотен других в результате облучения получили различные степени лучевой болезни.

После аварии обвиняемые не предприняли в должное время действий, направленных на ограничение ее последствий для работников электростанции и жителей окрестных районов. Не были организованы необходимые спасательные операции, люди в опасной зоне работали без дозиметристов, контролирующих уровень радиоактивного заражения.

Предпринимались попытки фальсифицировать информацию об истинной опасности происшедшего. Например, директор Брюханов передавал утром 26 апреля своему и партийному руководству, что на территории электростанции и вокруг нее радиационный фон составляет 3-6 Р/ч, в то время как он уже был извещен начальником штаба гражданской обороны АЭС о том, что радиационный фон на некоторых участках составил 200 Р/ч.

В Обвинительном заключении утверждалось также, что на Чернобыльской атомной электростанции и ранее случались аварии, но они зачастую не анализировались, даже не регистрировались. Отмечалось, что руководство АЭС не обеспечило необходимой профессиональной подготовки обслуживающего реакторы персонала, не контролировало надлежащим образом его дисциплину на рабочих местах.

ПРИГОВОР
<…>
При назначении наказания подсудимым Судебная коллегия руководствовалась ст. 39 УК УССР и учитывала, что в результате допущенных Брюхановым, Фоминым, Дятловым, Рогожкиным, Коваленко нарушений производственно-технологической дисциплины и правил ядерной безопасности наступили последствия, которые справедливо именуются катастрофическими.

Признать виновными Брюханова в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст.220 и ч.2 ст. 165 УК УССР, Фомина, Дятлова, Коваленко в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст.220 УК УССР, Рогожкина в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст.220 и ст. 167 УК УССР, Лаушкина в совершении преступления, предусмотренного ст. 167 УК УССР.

(Обвинительное заключение утвердил заместитель Генерального прокурора СССР Сорока О.В.)

<…>
Комментарий автора

У многих, кто был на суде или ознакомлялся с материалами следствия и суда позднее, возникло ощущение «заказанности» результатов расследования причин Чернобыльской аварии. Подтверждением такого вывода может послужить краткий список вопросов, который появился у меня в процессе подготовки данного отчета.

Почему в состав судебно-технической экспертизы были включены представители организаций, создавших ядерно-опасный реактор?

Эксперты — Состав судебно-технической экспертизы, назначенной постановлением руководителя следственной группы, старшего помощника Генерального прокурора СССР, государственного советника юстиции 3-го класса, Потемкиным Ю.А. 15 сентября 1986г…:
Долгов В.В. — начальник лаборатории МФЭИ, к.т.н.
Крушельницкий В.Н. — начальник 2-го управления ГАЭН СССР.
Мартыновченко Л.И. — начальник инспекции южного округа на Курской АЭС.
Минаев Е.В. — зам. начальника Главгосэкспертизы Госстроя СССР.
Михан В.И. — начальник отдела НИКИЭТ, к.т.н.
Нешумов Ф. С. — начальник отдела Главгосэкспертизы Госстроя СССР.
Нигматулин Б.И. — начальник отдела ВНИИАЭС, д.т.н.
Проценко А.Н. — начальник лаборатории ИАЭ, д.т.н.
Солонин В.И. — профессор кафедры энергетических машин и установок МВТУ, д.т.н.
Стенбок И. А. — зам. начальника отдела НИКИЭТ.
Хромов В. В. — зав. кафедрой МИФИ, д.ф-м.н.

Примечание. Солонин В.И. - одновременно являлся заместителем заведующего кафедрой Э-7 в МВТУ им. Баумана, которой заведовал Н.А. Доллежаль. Профессором на этой кафедре состоял еще один эксперт - Михан В. И.

Итого - из 11-ти экспертов трое представляли Главного конструктора и один, Проценко А.Н., представлял Научного руководителя.

2. Почему в составе экспертизы не было представителей организаций, эксплуатирующих РБМК-1000?

У знающих людей не возникнет и мысли признать Нигматулина Б.И., начальника отдела ВНИИАЭС, представителем эксплуатирующей организации.

А вот заместителя министра энергетики Шашарина Г.А., можно признать представителем эксплуатационников. Его вывод был однозначным — РБМК ядерно-опасен. Шашарина за этот вывод поощрили — 20 июля 1986 г. он был уволен с работы.
<…>

И не один Шашарин придерживался правды. Вот как он сам рассказал о политических подтасовках в процессе расследования аварии («Чернобыль: долг и мужество», сборник, том 1, Москва, 2001 г.): «Акт о причине аварии не подписан троими: мной, директором Всесоюзного научно-исследовательского института по эксплуатации АЭС Абагяном А.А. и главным инженером ВПО «Союзатомэнерго» Минэнерго СССР, отвечавшим за эксплуатацию АЭС в то время Прушинским Б.Я. Параллельно я возглавлял комиссию Минэнерго СССР. Мы комиссионно подписали другой акт. Его засекретили и публично не обсуждали. В этом акте, хотя до конца и не все было ясно количественно, качественно было показано, что главными причинами аварии были недостатки конструкции стержней регулирования, управления и защиты (система СУЗ) и проектные ошибки в расчетах парового эффекта реактивности.

Конечно, такие выводы меняли и главных виновников, хотя эксплуатационники и я, ведающий вопросами эксплуатации АЭС на уровне заместителя министра, не думали тогда о том, кто виноват. И в сущности, виноваты все, кто имел отношение к атомной энергетике, но уж никак не эксплуатационный персонал. По моему глубокому убеждению, в уголовном порядке не виноват никто, и уж если винить, то не эксплуатационников. А с ними расправились быстро и жестоко. Суд был скорый, а в свидетели приглашались только те, кто был согласен с официальной точкой зрения на причины аварии.

На первых порах, до снятия меня с работы, я пытался принять шаги, чтобы в докладе прозвучала хотя бы часть правды, но мне не позволили. Я уже был снят с работы. Читая позднее этот доклад, мне было стыдно, поскольку даже из него было ясно, что приводимые расчеты и рассуждения никак не объясняли размаха катастрофы. И подтасовка данных была видна любому специалисту в этой области.

Я писал председателю комиссии Политбюро ЦК КПСС, премьер-министру Н.И. Рыжкову (письмо было засекречено), что нельзя скрывать правду о причинах аварии, что это преступно и все равно правда всплывет рано или поздно».

3. Почему реактор, построенный и смонтированный с применением обычного (не взрывобезопасного) оборудования, судебно-техническая экспертиза признала взрывоопасным, но с оговорками?

<…>
Эксперты не смогли сказать однозначно и явно — «РБМК взрывоопасен», даже после того как он взорвался. Этому помешало то, что при таком выводе всем становилось ясно — реактор не соответствует требованиям ОПБ и ПБЯ. А раз он не соответствует правилам безопасности, то экспертам пришлось бы назвать виновными в его взрыве разработчиков реактора, т.е. себя. Отсюда и появилась хитрая формула — «При правильной эксплуатации он не взрывоопасен». При этом умалчивается, что в эксплуатационных документах, переданных конструкторами персоналу АЭС, не было сказано ни слова о возможных опасных состояниях РБМК.

Главный конструктор и Научный руководитель не рассмотрели в проекте всех возможных аварийных ситуаций на реакторе, в том числе таких, которые могут возникнуть в процессе изменения состава его загрузки. А когда в процессе эксплуатации выявились опасные изменения физических свойств РБМК, разработчики не приняли своевременных мер по повышению его ядерной безопасности. Поэтому, непосредственно участвуя в работе судебно-технической экспертизы, они не могли признать реактор ядерно-опасным даже после возникновения в нем неконтролируемой ядерной реакции — это было бы признанием их собственной вины.

Выводы автора

В соответствии с требованиями Правил ядерной безопасности СССР реактор РБМК должен проектироваться, изготовляться и передаваться персоналу в эксплуатацию стопроцентно взрывобезопасным. Таким его и рекламировали повсюду Институт атомной энергии — Научный руководитель проекта реактора и НИКИЭТ — Главный конструктор. Поэтому после аварии с взрывом реактора представители этих институтов продолжали утверждать, что он ядерно-безопасен, но обладает некоторыми «особенностями».

Эти «особенности» неоднократно проявляли себя на разных АЭС с РБМК. Например, в 1975 году на Ленинградской АЭС произошла авария, которая едва не закончилась таким же взрывом. Часть активной зоны реактора была повреждена. После чего за пределы АЭС вышло гораздо больше радиоактивности, чем на скандально знаменитой (на весь мир) американской станции Три-Майл-Айленд. Комиссия из сотрудников ИАЭ разобралась в случившемся и разработала список рекомендаций по повышению надежности реактора, в том числе по уменьшению величины парового эффекта реактивности и созданию эффективной, быстродействующей системы аварийной защиты. Но претворять в жизнь эти рекомендации Главный конструктор начал только после Чернобыля. Ему понадобилась катастрофа, чтобы начать менять стержни в реакторе! Ничто не мешало Научному руководителю проекта РБМК — академику А.П. Александрову и Главному конструктору - академику Н.А. Доллежалю исправить свои ошибки после аварии на Ленинградской АЭС. У них было 10 лет для этого. Так кто же является подлинным автором Чернобыльской катастрофы? Чернобыльское «кривосудие» возбудило против них уголовное дело, но как-то странно его сформулировало: «Уголовное дело в отношении лиц, не принявших своевременных мер по совершенствованию конструкции реактора». Органами следствия это дело было выделено в отдельное производство. Разумеется, по этому делу никого не осудили, у нас не судят академиков-«Героев». На основании вывода «карманной» технической экспертизы о том, что технические средства управления и защиты при соблюдении Регламента обеспечивали безопасную работу реактора, дело в отношении создателей РБМК было прекращено. Остался один коллективный виновник — персонал станции.

Западным журналистам, присутствовавшим на суде, быстро стало ясно, что с настоящих виновников из руководства советского ядерного комплекса и его медико-экологической обслуги ответственность за глобальную катастрофу свалена на «козлов отпущения». Один из них иронизировал: «В советском суде скамья подсудимых слишком коротка».

<…>
Итак, 26.04.86 г. персоналом блока № 4 ЧАЭС было допущено кратковременное нерегламентное снижение всего лишь одного параметра — оперативного запаса реактивности (ОЗР). Причем до аварии Институт атомной энергии не считал этот параметр ядерно-опасным, поэтому Главный конструктор не предусмотрел для него в проекте реактора непрерывного штатного контроля, как того требовали Правила ядерной безопасности. Но при нажатии персоналом кнопки аварийной защиты АЗ-5, в целях тривиального останова реактора в состоянии с малым ОЗР, вдруг случилась глобальная авария. В таком виде она даже не рассматривалась в проекте, поэтому была квалифицирована экспертами как совершенно невозможная, «сверх- гипотетическая» авария. И если суд определил аварию как «крайне маловероятную», то конструктор и ученый в ней не могут быть виноватыми. Кроме того, они сэкономили неплохие деньги на отказе от защитных устройств реактора, впоследствии очень пригодившиеся для восстановления ЧАЭС. Поэтому создателей реактора, с учетом морального ущерба их репутации, не осудили, а наградили. Наградили за участие в ликвидации последствий ими же запроектированной аварии, которая обязательно должна была случиться.

Другое дело — отношение к персоналу АЭС. После чего прогремел взрыв? — После нажатия кнопки АЗ-5. Кто ее нажал? — Эксплуатационный персонал, по собственной воле. Так суд и постановил — в аварии виноваты люди, которые в момент взрыва находились рядом с «бомбой вырабатывающей электричество».

Дальнейшие решения Правительства, пытавшегося «сохранить лицо» перед замазанным радиацией мировым сообществом, не выбивались из этого логического ряда — руководство станции осудили, остальной персонал навечно заклеймили. Несогласных с таким подходом — уволили, а погибших — великодушно простили…

[1] http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=4718

[2] Возможно, это описка. Союзное Министерство атомной энергетики было образовано 21 июля 1986 г. В описываемый период – в июне 1986 г. – Геннадий Александрович Шашарин занимал пост заместителя Министра энергетики и электрификации СССР. - прим. PROATOM

Приложение