Л.Г.Бабиков, бывший начальник лаборатории топлива НИИАР (1982-92 гг.), к.т.н.

Я не стану «прятаться» за псевдонимом. В НИИАРе, где мне довелось работать 44 года, начиная с 1964-го, меня знают многие. Многозначительное совпадение, подтолкнувшее меня к этому «выступлению», связано как с началом, так и с завершением моей трудовой деятельности. Нас, молодых специалистов, закончивших Физтех УПИ, руководители выпускающей кафедры «десантировали» (в обход официального распределения) тогда ещё в п/я 30 с поддержкой его директора О.Д.Казачковского.

При этом заранее было решено, что задачей будет разработка прогрессивной технологии переработки ядерного топлива после реакторной стадии «топливного цикла», а непосредственным руководителем будет О.В.Скиба, также выпускник ФТФ, тогда уже кандидат наук.

О.Д. Казачковский был одним из «родоначальников» «короткого» топливного цикла с использованием реакторов на быстрых нейтронах, реакторы БР-5 и БР-10 в Обнинске уже работали.  Так что и я был одним из первых, начавших развитие этого направления. Закончил свою деятельность подачей заявки с целью получения патента на способ переработки отработавшего топлива… Ирония (а может, издёвка) судьбы в том, что НИИАР отказался быть патентообладателем по заявке, и мы с С.П.Распопиным подали её от своего имени. Переписку я заканчивал, уже будучи уволенным, но Патент № 2 371 792 на «Способ и установку переработки отработавшего ядерного топлива» мы получили. Без ложной скромности считаю это большим достижением не только личным, но и для проблемы в целом, хотя время для его проверки и реализации оказалось «не самым благоприятным».

Я тоже пережил в своей деятельности период скептицизма, а именно – по отношению к «достижениям» технологии получения смешанного топлива и твэлов для атомных реакторов, в разработке  которой сам принимал активное участие, и которую руководство направления и института считали готовой к передаче в промышленное производство. Но мой скептицизм не сводился только к критике, я утверждал, что достигнутый уровень является необходимым, но для «передачи в промышленное  производство» – недостаточным: требуется перейти на новый уровень, перейти к раздельному производству топливных компонентов в аппаратах непрерывного действия, что позволило бы достичь устойчивой работы оборудования с высокой производительностью и  высоким, стабильным качеством топлива. Кстати, только такой подход позволял реализовать все ранее декларированные преимущества технологии виброуплотнения твэлов. Нужно было ещё освоить (в том числе разработать и изготовить оборудование) технологию автоматизированной дозированной загрузки компонентов при заполнении твэлов топливом.

К сожалению, хочется надеяться, что не только моему, мои бывшие руководители не преодолели своей предвзятости (мягко сказать), а производственники не пожелали связываться с «головной болью» от процессов, недалеко ушедших от лабораторных, только в увеличенном объёме, от основных аппаратов, материал которых «поневоле» участвовал в технологическом процессе,  работая как «расходный», что резко сокращало срок его службы.

Таким образом, мои критические оценки и новые предложения были обоснованно конструктивными и даже вполне своевременными (2000 год). Хотя, как говорят «поезд ушёл», у меня ещё теплится надежда, что при продолжающемся развитии атомной энергетики и с возрастанием понимания, что стратегическая задача вовлечения ресурса природы (изотопов U²³⁸ и Th²³²) не решена, накопленная научная база нашего (в прошлом очень успешного направления) и мои предложения могут снова стать актуальными, в том числе и в направлении регенерации ОЯТ. Надежда моя подкреплена впечатлением от внимания и отношения к материалам моей несостоявшейся докторской диссертации, которые я доложил (в полном объёме, включая закрытую часть) на Сибирском Химкомбинате. Считаю, что мнение производственников стоит значительно больше, чем «дельцов» от науки, пришедших «на всё готовое», а выполнять    пожелания и даже разумные требования – обязанность прикладных институтов, одним из которых является НИИАР. Есть также надежда, что «рыночный подход» и здравый смысл когда-то «сойдутся», тогда преимущества как атомной энергетики в целом, так и неводных технологий в частности, снова привлекут внимание, ведь объективно существующие параметры оценки технологий остаются неизменными.

Нельзя не согласиться с ДБ (сокращённый псевдоним «писателя»), что атомная отрасль нашей страны претерпела практически одномоментно 3, возможно, даже 5 страшных ударов!

1.                Чернобыльская катастрофа (огромные экономические потери, сильнейшее торможение как строительства  запланированных АЭС, так и прогресса в расширении применения атомной энергетики, репутационные потери, в том числе в международном масштабе);

2.                Сокращение вооружений. Безусловно, в стратегическом плане этот процесс был для страны в целом необходим и выгоден, но для отрасли значил потерю финансирования, остановку многих производств, дополнительные затраты на перепрофилирование (конверсию);

3.                «Горбачёвская» перестройка, а затем развал СССР с последующей «вакханалией» реорганизаций (МСМ в Агентство, далее в Госкорпорацию, Институтов во ФГУПы, далее в АО) с сокращением централизованного финансирования, ослаблением как руководящего начала, так и взаимной координации между ранее «заинтересованными» друг в друге предприятиями (снова репутационные потери, наука в таких условиях – лишняя);

4.                Непостижимая по преступной безответственности «ядерная сделка» по продаже 500 тонн делящихся материалов (ДМ, «оружейных» урана и плутония) США за ничтожную долю  от их номинальной стоимости (снова катастрофические экономические и репутационные потери);

5.                 Размещение «купленного» американцами всего количества ДМ в специально построенном на территории комбината «Маяк» для этой цели хранилище, которое, по сути, является средством шантажа (см. И-нет, сайт aloban75.livejournal.com «АТОМНЫЙ БЕСПРЕДЕЛ В РОССИИ –…»).

Честно говоря, даже удивительно, что после такого «растаптывания» основные работы в отрасли всё-таки продолжали выполняться, хотя разрушительные последствия не только не преодолены, но во многом усугубляются. На мой взгляд, самым опасным последствием всех перемен становится НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬ очень большой части работников, похоже, на всех уровнях. В связи с этим отрасли наносятся новые экономические и репутационные потери, но уже «изнутри», что может быть более разрушительным.

Ситуация с выступлениями ДБ мне сильно напоминает «литературное» описание войны от лица рядового, пусть даже самого положительного и храброго солдата. Если такой солдат решился «выложить» свои наблюдения и переживания, для усиления впечатления он будет прибегать к «усиливающим приёмам», в том числе и к необоснованным обобщениям. Естественно, в какой-то мере это может отражать его смелость, но осознаёт ли он, что свою репутацию и солдат как участников описываемых событий может сильно «подпортить». Так и ДБ, увлекательно «живописуя» безобразия, творившиеся во время (и после) перечисленных мной «ударов» по отрасли, якобы отсутствие перспектив для развития как отрасли в целом, так и ЗЯТЦ БР, продолжает наносить удары (уже морального плана) по репутации отрасли.

Трудно спорить с ДБ о тех безобразиях, что происходили в институте и в подразделениях (о некоторых и сам тогда был наслышан), да и злоупотреблять терпением читателя не хочу, но некоторые «преувеличения» всё-таки упомяну. То, что «вывозилось вагонами», «по бартеру» обменивалось на другие материалы, расходную химпродукцию, оборудование и даже в оплату договоров с «подрядными» организациями (например, за мазут для ТЭЦ). Кстати, иногда и фонд зарплаты из «вырученных» денег пополняли. Лично я купил тогда у НИИАРа кирпич для печки и погреба, шкафчики деревянный и металлический, несколько стульев и даже «двухместный» бокс (б/у) из нерж. стали (δ = 2мм). После «доработки» (тоже за мои деньги) этот бокс служит ёмкостью для воды на огороде. Неприятно резанула история с разборкой и дезактивацией «Фрегата», которая на 99 % вымышлена! Если речь идёт о «последнем Фрегате», построенном с чехами, то там не только плутония, но и обогащённого урана не было, вся программа была свёрнута после экспериментов по ректификации гексафторида природного или даже «отвального» урана.

Если речь идёт об установке ПКС-3 (аббревиатура от «плутониевый кипящий слой»), расположенной в тяжёлых боксах (Б-1-150), то она была лабораторной. В единичном эксперименте   масса плутония была порядка десяти грамм, всего было проведено не более десяти экспериментов. То есть, остаться в аппаратах и трубопроводах перед демонтажём могло при самых невероятных потерях не более десяти грамм плутония, что на два порядка меньше КМ (аббревиатура от «критической массы»). Кому надо было пугать ДБ и других, что может произойти СЦР, я не могу и предположить. Кстати, бывшие работники и руководители установки тогда ещё работали, в частности, Ю.С.Соколовский, В.Н.Чернышёв, Г.И. аслаков уволились значительно позднее, чем я, а Д.Г.Рыбин работает до сих пор.

Описание испытаний экспериментальных сборок в реакторе БН-350 и их результаты также сильно искажены. Урановые сборки отстояли нормально, я это помню хорошо (иначе не стали бы делать и ставить на испытание сборки с МОКС-топливом). С этими сборками осложнение было, но оно связано с тем, что это был первый опыт со смешанным топливом в длинных твэлах, и плотность топлива оказалась на нижнем пределе нормы. В программе испытаний по этой причине было предложено (мне так помнится, не я её разрабатывал) установить сборки ближе к краю активной зоны (чтобы облучать в более щадящих условиях), но реакторщики игнорировали опасения. Да, сборки перегрели, пришлось выгружать их раньше, но всё это было детально «расследовано» и объяснено, только после этого  стали делать топливо для БН-600.

Не понравилась мне и спекуляция на именах наших (многих) общих учителей (см. cont.ws «85 годовщина открытия деления урана»). Не могу сказать об остальных, с атомной энергетикой они непосредственно связаны не были, да и я с ними меньше общался, но относительно Сергея Павловича Распопина могу совершенно определённо заявить, что он был ярким  её поборником, часто писал об этом  на региональном уровне. Он был даже более радикальным, выступая за разработку и внедрение гомогенных солевых реакторов, а последнее его изобретение – дисперсное нитридное топливо, взвешенное в жидком свинце. Отношение его к ЗЯТЦу характеризует согласие быть соавтором в нашем с ним (уже упомянутом) Патенте РФ № 2 371 792.

Зачем же так «увлекаться», ведь, если заведомая ложь обнаруживается хотя бы в одном месте, весь материал утрачивает достоверность.

ДБ заостряет внимание на опасности присутствия в реакторном топливе Am ²⁴¹ из-за доплер-эффекта, спасибо за это, честно, я об этом не знал, считал что нежелательность присутствия связана с его интенсивным (хотя не сильно проникающим) γ-излучением. Но ведь это «поправимо», надо загружать в реактор плутоний, из которого  Am ²⁴¹перед этим удалить. Пирохимическая технология позволяет их разделить почти  «в одно касание», при этом плутоний можно получить в состоянии, пригодном для производства вибротвэлов.  Да, полезность Am ²⁴¹ очень ограничена, значит, имеет смысл приравнять его к долгоживущим продуктам деления и захоранивать совместно с ними (тем более, что при его α-распаде получается ещё более долгоживущий Np²³⁷, также не имеющий «высокого спроса»).

Не буду спорить о том, что переходить к серийным реакторам на быстрых нейтронах (БН-1200), тем более, БРЕСТам просто безумие, пока нет опробованных технологий:

- промышленного производства топливных компонентов для загрузки в твэлы;

-  массового автоматизированного производства твэлов методом виброуплотнения;

- промышленной переработки «горячего» ОЯТ (с выдержкой не более! года);

- промышленной переработки высокоактивных РАО в компактные  стойкие   формы, пригодные для удаления в места «бессрочного захоронения».

По каждому направлению у меня были предложения или «имеются соображения». По первому я сделал сообщение на Сибирском химическом комбинате  7.08.2003 г., получившее полное одобрение (повторяюсь, извините); по 2-му   была подана заявка RU 2003123060 А (ФГУП ГНЦ РФ «НИИАР»), 27.01.2005 на получение Патента РФ «Способ подготовки топлива и его загрузки при изготовлении твэлов методом виброуплотнения». К сожалению, я потерял время на «уговоры»  руководства НИИАРа выступить патентообладателем, и заявка не была «реализована» в Патент (открытая публикация); по 3-му  имеется Патент № 2 371 792 «Способ и установка для переработки отработавшего топлива ядерных реакторов»; по 4-му предлагаю использовать «вечные» процессы, протекающие на планете. Имеются ввиду либо движение тектонических плит земной коры (захоранивать там, где край одной плиты двигается под край другой), либо вулканическая деятельность, которая открывает бездонный и вечный «могильник». Нужно только привести РАО  в состояние любых тугоплавких материалов, более плотных, чем расплавленная магма (или загрузить в тугоплавкий, хотя бы в железный, герметичный контейнер, который можно в ней «затопить»).

К сожалению, реального прогресса ни в одном из упомянутых вопросов не наблюдается, а продвижение реакторов БН большой мощности  декларируется в недалёком будущем. Неужели урок с реактором БН-800 для «стратегов» отрасли «не впрок»?  И вообще, «что это было»?

Сейчас мне снова придётся «сблизиться» с ДБ в том плане, что я тоже  с уровня «лейтенантской землянки» (по сравнению с его «сержантской траншеей») буду описывать «войну». По большому счёту существовало жёсткое соперничество прогрессивного и консервативного подходов к изготовлению топлива и твэлов быстрых (в общем случае, и не только) реакторов, таблеточного и «засыпного» с виброуплотнением. «Таблетка» в первую очередь, проигрывала по экономике производства: ведь каждая – ответственное изделие, даже если массовое производство идёт на автоматах, нужен строгий контроль многих параметров (формы, размеров, чистоты обработки, отсутствия трещин, сколов, заусениц, острых кромок). Если спекание таблеток можно проводить большими партиями (тоже не так просто, так как они склонны спекаться друг с другом в комки, и при высокой температуре часть ценных продуктов испаряется, особенно это заметно для плутония), при контроле надо отдельно каждую(!) таблетку с нескольких позиций осмотреть и обмерить. Значит для необходимой производительности нужно несколько контрольных «линий», а со смешанным топливом (в присутствии плутония) – это «грязное» производство, дополнительные капитальные и эксплуатационные затраты.

Но главное не в этом, «вибротехнология» в оптимальном варианте может дать преимущества в повышении общей величины  выгорания за счёт «профилирования» массовой доли делящегося материала по высоте активной части твэла. К пуску в строй БН-800 это уже можно было реализовать: механическую смесь оксидов урана и плутония мы использовали при изготовлении экспериментальных сборок БОР-60, но тогда равномерность распределения плутония была недостаточной (в экспериментальных сборках это было допустимо, так как плутоний вводили на достаточно большом «фоне» U²³⁵), но уже к 1989 году было закончено исследование Берндта Линдау (Лейпцигский технический университет, ГДР), показавшее возможность достижения желаемых параметров при одновременной загрузке всех фракций с управлением потоков каждой из них (это его, по нашему,  диссертация доктора технических наук). К такому варианту я предлагал «вернуться с шагом вперёд», начиная с 2000-го года (оно в силе до сих пор).

Кроме «профилирования» этот вариант обещает дополнительные экономические преимущества: в производстве «исходного» топлива плутониевая «нитка» будет отдельной от урановой, значит, объём защитных сооружений и технологического оборудования  будет пропорционально уменьшен, а для урана пригодны гораздо менее защищённые и ядернобезопасные аппараты и сооружения. Плутоний мог бы «соединяться» с основной массой урана только в заключительной операции – изготовлении твэла. Более того, концепция раздельного производства позволила бы применить аппараты непрерывного действия с большим сроком работоспособности (не в пример используемых в последних полупромышленных установках). Работа аппаратов в непрерывном режиме обеспечила бы не только более высокую производительность, но и стабильность качества продуктов, чего также не хватало полупромышленному варианту.

Кто же победил? Победил абсурд! «Таблеточники» тоже не справились с «изделиями» из МОКС-топлива, и реактор запустили на таблетках с U²³⁵, то есть он сжигает уран, как РТН, и производит плутоний, который сжигать негде!

Да, триумфального шествия атомной энергетики на быстрых нейтронах не получилось, как мечталось в наши молодые годы…

К сожалению, технологические возможности даже для МСМ были не бесконечны; что требовалось «физикам» (они расчёты по экспериментальным данным провели – вот он результат!), технологам приходилось тратить годы и годы, чтобы приблизиться к нему.  Есть, однако, вдохновляющие примеры, как настойчивость позволяла преодолевать все мыслимые препятствия. В книге «Физтехи о физтехах»   (Изд-во ЯВА, г. Екатеринбург, 1999 г., с. 169) Паригорий Евстафьевич Суетин вспоминает, как за 3 с небольшим года, будучи аспирантом в ИАЭ совместно с Е.М. Каменевым (нач. лаб.) под руководством академика И.К. Кикоина разработал (не с нуля, надо признать), испытал и довёл до стадии внедрения (испытывал каскад из 40 машин) газовые центрифуги для разделения изотопов урана. Желаемый срок их службы должен был составлять 3 года, а первые образцы выдерживали не более 10 минут, взрываясь с грохотом, вселяя страх и неуверенность. И.К. Кикоин через какое-то число неудач даже утратил уверенность в положительном результате (хорошо, что не изменил тему диссертационной работы Суетина), но поиск продолжался, и нужные решения были найдены! Е.М. Каменев, как ни прискорбно, безвременно скончался, П.Е. Суетин стал кандидатом физ-мат. наук, И.К. Кикоин стал дважды Героем Социалистического труда, а наш оружейный уран – самым дешёвым в мире!

Пример яркий, но для технологов-радиохимиков и материаловедов  ситуация была ещё более сложной, так как оказалась недостаточной радиационная стойкость материалов и технологических сред: на реакторной стадии не выдерживала сталь оболочек твэлов, на стадии переработки «горячего» ОЯТ по экстракционному варианту меняла структуру и состав смесь экстрагента и растворителя (снижались выход и разделение из-за побочных реакций). Пирохимическая технология по своей сути к этим сложностям гораздо менее чувствительна, но есть «оснащение»: электропривод, датчики контроля, герметичные уплотнения, а это всё уязвимо: электронные компоненты, изоляция, смазки. Как и в космической технике, здесь тоже надо искать подходящие замены (стекло, керамику в качестве изоляции, в качестве уплотнений – современные графитовые материалы, например, вспененный пирографит, да ещё армированный графитовым волокном), то есть, продолжать поиск.

Пока даже самые защищённые горячие камеры спроектированы на общую активность до 100 000 Кюри, а по расчётам при переработке «горячего» (3-6 мес. выдержки) топлива с выгоранием 10 % с ядернобезопасной загрузкой в одном только аппарате (до 30 кг диоксида плутония в расплаве солей) активность составит от 1 до 10 миллионов Кюри! Таких сооружений даже не предполагается.  Чтобы решить сложную задачу, надо не паниковать, а искать решения и делать правильные шаги, но, поскольку задача всё-таки очень специфическая, для этого нужны очень «толковый дирижёр», «способный и слаженный оркестр» и, конечно, финансовые вложения вкупе с вниманием  власти. Хочу обратить особое внимание читателя (и ДБ особенно) на то, что автомобили никто не собирается запрещать, их продолжают совершенствовать несмотря на то, что в мире от них ежегодно гибнет (реально!) до полумиллиона человек(!), и природе они наносят колоссальный вред.

От природного газа, от добычи нефти и угля, от коротких замыканий в электросетях и проводке, от взрывчатки и пиротехники, наверное, число погибающих в год такого же порядка (особенно впечатляющие примеры: взрыв природного газа в лощине около станции Аша, что за Уфой, где погибли многие пассажиры двух встречных поездов (я видел свежие последствия через три дня после события!); взрыв судна со взрывчаткой в порту канадского Галифакса, тогда целый город «смело»). Как говаривал один мой (ныне покойный, к сожалению) друг, когда мы вспоминали свои «болячки»: «Не от этого умрём!»  На 99 % он был прав, и  даже в отношении себя, когда заболел. Никто из нас, опять же, к сожалению, и сам он тоже не догадывался, от чего умрёт, а надо было просто пойти к врачу (тогда это было проще, чем сейчас), а он никого не хотел слушать…

Процесс познания мира, как и технический прогресс, остановить невозможно. Предыдущим и нашим поколениям было суждено заниматься опасными радиоактивными материалами. Таковы были, с одной стороны, дар природы, а с другой – историческая необходимость, и наша страна с первой стадией (создание оружия) справилась почти на пределе возможности.   В какой-то мере задача была облегчена тем, что нужный изотопный состав плутония получался только при малых выгораниях урана в промышленных реакторах, и его можно было расчехловывать и растворять даже без выдержки. Облучённое «сырьё остывало» в процессе переработки: короткоживущие изотопы превращались в стабильные или долгоживущие, но последние представляли собой большую опасность, и их масса была пропорциональна массе полученного плутония. Так будет и впредь, пока будет необходимость в ядерном оружии. Пока изменений не предвидится. Значит и Ваш лозунг, ДБ, обесценивается, остаётся опасность как от самого оружия, так и от продуктов, образующихся при его производстве. А ведь есть ещё такой компонент вооружённых сил как атомные подводные лодки и гражданские (скоро ожидаются и военные) ледоколы, топливо которых тоже потребуется перерабатывать.

У меня складывается впечатление, которое ДБ своими выступлениями только  усилил, что необходимо «повышать грамотность» населения страны в смысле знания радиационной безопасности так же, как обеспечения безопасности жизнедеятельности (ОБЖ), правил эксплуатации электрических и газовых приборов (раньше хоть какие-то сведения давали в рамках «гражданской обороны»). И вообще, что такое «радиация», и почему её «ни с чем не надо есть». У меня, кстати, совершенно случайно, такой опыт был. В 1989 г. мы с женой купили в с. Никольском-на-Черемшане дом под дачу, и первое время, чтобы ездить туда, садились рано утром на автобус около вечного огня (у «Перекрёстка»). Однажды смотрю, слоняется рядом нестарый мужчина, изрядно пьяный. Не помню уже, сам он ко мне подошёл с вопросом или я его спросил, с какой такой «радости» он успел «набраться». Вопрос его был неожиданным: «Может ты знаешь, правда, что мы все в атоме?» На просьбу уточнить, что он имеет ввиду, пояснил: «Слухи всякие ходят, и Ульяновск каждый день раз пять про какие-то микоригены говорит. Это же неспроста всё!» Я ему, мол,  Вам сильно повезло, как раз я могу об этом рассказать, если до автобуса успею. Ну и изложил  ему за 5-7 минут, что радиационный фон складывается из нескольких составляющих: космического (от Солнца и дальнего космоса), геофизического (от радиоактивных элементов в земной коре, водах и воздухе), от проведённых испытаний ядерного оружия и от работы производств, связанных с радиоактивными материалами и излучениями, включая НИИАР и рентгеновские кабинеты в больницах.

Для простоты сказал, что все 4 составляющих примерно одинаковы по действию, и даже в сумме опасности для жизни не представляют. Что я работаю в НИИАРе, занимался самыми опасными работами, но, зная, «с чем имею дело», принимал меры безопасности и благодаря этому здоров, у нас родилась вторая дочка (первая была до НИИАРа), тоже здоровая, красавица и умница. Перед самым приходом автобуса мой внимательный слушатель совершенно искренне сказал, что я, возможно, спас ему жизнь. «Я» – говорит – «этого ужасно боялся, потому пил, так как, когда выпью, не боюсь. Если бы не ты, спился бы…»  Но кроме населения, нужно ещё не упускать из виду персонал радиационноопасных производств и лабораторий, набирать на работу, по возможности, подготовленных людей или на месте «качественно» и ответственно обучать, потому что максимальная опасность исходит именно от неправильных действий исполнителей (иногда, к сожалению, и руководителей, если они некомпетентны).

Как говорится, пользуясь случаем, выскажу ещё одно «соображение», которое пришло мне ещё в 1991 году. Своей деятельностью ядерная индустрия, зародившись как производитель оружия, в о-о-очень далёкой перспективе приведёт к уменьшению геофизического вклада в величину  общего радиационного фона.  Радиохимики и реакторщики израсходуют доступные количества долгоживущих урана и тория, которые по механизмам выщелачивания и выветривания  попадали в «биосферу», тем самым «ускорят» их превращение (в более лёгкие элементы) и вернут природе  в стабильном состоянии.  Да, это непросто, но когда нас трудности останавливали? Зато будущие поколения после окончания эры атомной энергетики будут жить (ну хоть немножко) в более благоприятной среде. При этом ещё ведь польза немалая! Не буду даже об электроэнергии и теплоснабжении говорить, сколько новых, немыслимых ранее технологий инициировано! Производство особочистых материалов, начавшееся для атомной промышленности, дало полупроводники, волоконную оптику, материалы для сверхпроводников, супермагнитов и лазеров. Благодаря «высоким радиохимическим» технологиям удалось открыть новые сверхтяжёлые химические элементы! Много хорошего можно сказать о применении радиоактивных изотопов, в том числе в медицине, в космической технике и принципиально новых приборах для исследований.

Самое распространённое (и самое благородное) использование плутония – в датчиках задымления централизованной противопожарной сигнализации (в жилых помещениях, учебных и детских учреждениях в России не применяются). Если честно, мне такое использование плутония «не по душе», но, «у меня не спросили» и, как говорится, «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Сколько и каких ещё небывалых технологий и устройств будет «обретено» в процессе решения трудных задач, невозможно представить! Давайте искать, а не «зарывать голову в песок»!

Вообще говоря, некоторые решения «витают в воздухе», бери и внедряй! Например, мне представляется несложным превращение всех (может быть, почти всех)  реакторов с водным теплоносителем первого контура в подобие CANDU. Вижу два варианта, которые можно и совместить:

- полностью «зацикловать» все потоки воды, имеющейся в первом контуре, тогда нейтроны, поглощаемые водой, в том числе водородом, будут увеличивать долю дейтерия, и вода постепенно будет становиться тяжёлой;

- то же самое провести на некоторых сравнительно близко расположенных ТЭЦ, ГРЭС с несколькими котлами каждая, то есть, для теплоснабжения организовать вторые контуры, изолированные от первых. «Кубовую» воду первого котла постепенно передавать на  питание второго, заменяя её конденсатом второго; «кубовую» воду второго – для питания третьего, а конденсат из третьего возвращать во второй, то есть, организовать противоток «местного» уровня. «Кубовую» воду из котла с наибольшим номером (в какой-то мере обогащённую дейтерием) необходимо транспортировать (в цистернах или трубопроводом), на другую станцию, где «построена» такая же схема. Соответственно, конденсат из цикла первого котла этой станции возвращается на первую, и т.д. (противоток «внешнего» уровня). Процесс, по сути, аналогичный обогащению урана, только гораздо проще, надеюсь, и намного дешевле. Затраты – только на транспорт, небольшие потери тепла при организации изолированного «первого» контура, остальное всё попутно. 

Вот и всё, что я хотел предложить для обсуждения.